Усинский тракт - [10]

«Не надо, не надо…»

«Вот что, — говорю я ей, — чтобы не думали ничего такого… Одевайся, и пошли в загс. И Соню сегодня же на мое имя перепишем».

В тот же день мы с ней все и оформили. А через неделю увез я ее вместе с дочкой на Дальний Восток.

4

Горы и горы…

По всему Усинскому тракту нет ни одного километра пути без видения зубчатой горной гряды за окном автобуса. Высокие, низкие, веселые, грустные горы. Как вереница прожитых лет, тянутся они по обеим сторонам дороги, и на каждой из них, какая бы маленькая она ни была, как и на каждой человеческой судьбе, лежит своя особая, неповторимая печать.

Вот хотя бы эта — неприступная, стройная, одинокая. Высоко вознеслась она над своим окружением. Строгие редкостойные леса замерли на ее крутых склонах, как войска в карауле. Грозная река неусыпно бурлит у ее основания, преграждая к ней все пути и дороги. Можно смотреть на эту гору издали, любоваться ею за несколько километров, но никогда не увидите вы на ней ни одного человека. Гора недоступна для людей, и они предпочитают восторгаться ею на расстоянии…

А вот эта — плоская, расплывшаяся, гололобая. Ее будто сплющила неведомая сила, будто на смех и назвали-то ее горой, такую неказистую и доступную. На ее пологих склонах нет ни деревца, ни кустика, солнце целыми днями печет ее ничем не защищенную голову; и кажется, что нет в ее судьбе ничего своего, примечательного, что всю свою жизнь она простояла где-то в стороне от бурных событий, которые волновали всю эту горную страну. Зато людям удобно на ней, и, проезжая мимо, вы можете увидеть на ее склонах отары овец, юрты и даже улицы целых поселков.

Зато уж вот эта славно пожила на своем веку. Смотрите — какая она вся разная, веселая, развороченная! И чего только на ней нет! И белые поля вечных снегов со стеклянными прожилками ледников, и яркие россыпи цветов, поражающие глаз причудливым сочетанием красок — голубых и зеленых, красных и черных, белых и оранжевых. И как стоит она! Вопреки всем законам и правилам — поперек всей горной цепи. И на разорванном трещинами челе ее как бы застыла бесшабашная улыбка. Смотрите, как торчат в разные стороны ее белые, сточенные временем известняковые зубы, как скалятся в улыбке ее красные гранитные клыки. Кажется, что все бури и ураганы пронеслись над ее головой, и она не отворачивалась от них, не спасалась, не берегла себя. Она бросалась навстречу грозам и смеялась над молниями, когда они жалили ее своими фиолетовыми языками. Она подставляла ветрам свою широкую, твердую грудь, она ложилась обвалами поперек рек — буйная, страстная, непокорная гора, непохожая на свою плоскую и боязливую соседку. Полной чашей испила она и горькую, и сладкую судьбу своей горной родины. Никогда не задумывалась она над своим внешним видом — она просто жила. И если нет на ней овечьих отар и поселков, то зато виднеются белые шатры геологических палаток. Обживать оседло такую гору опасно и неудобна, но именно по ее развороченной, разломанной, темпераментной и правдивой натуре можно точно определить, какие глубинные процессы шли в сердце всей этой великой горной Саянской страны.

…Когда долго едешь среди гор, начинает казаться, что путь твой лежит по следам грандиозных битв древних сказочных чудовищ, что чьи-то необузданные первобытные страсти бушевали некогда здесь, изломав, искрошив, искалечив землю.

И еще кажется, что горы — следы не просто былых сеч, что кто-то из сражавшихся — молодой и сильный, рожденный для добра и счастья, — отправился добывать это счастье и не добыл его, не дошел, пал в дороге под ударами непонятных злых сил, так и не узнав, что же это такое — счастье.

А может, это и было счастье — пасть по дороге к нему, в борьбе за него.

Горы и горы…

По всему Усинскому тракту нет ни одного километра без зубчатой горной гряды за окном автобуса. Высокие, низкие, веселые, грустные горы…

Ревет мотор на подъемах, вгрызаясь в неподатливую крутизну, поют тормоза на спусках, страхуя колеса от предательски уступчивой дороги, отливает кровь от побелевших пальцев шофера на поворотах, когда внизу распахивается манящая даль пропасти и когда малейшее неверное движение руки грозит неминуемой катастрофой.

И невольно оживает в памяти горная дорога твоей собственной жизни: упорные подъемы к высотам добра и справедливости, к вершинам идеала, стремительные спуски на дно житейского моря, в бездонные пропасти страстей, в ущелья увлечений, куда затягивает незаметно и порой без возврата, — все опасные и неожиданные повороты твоей судьбы, твоей суровой, твоей тревожной и радостной, неотделимой от тебя самого, не заменимой ничем другим, твоей и горькой и сладкой судьбы.

Мне бы хотелось, чтобы на одном из самых опасных участков Усинского тракта был поставлен памятник Неизвестному шоферу. Пусть говорит он не только о мужестве и отваге тех, кто ежедневно совершает рейсы за Саянский хребет, в далекую Туву, на родину могучего Енисея. Пусть напоминает он каждому проезжающему мимо, что всегда, даже на самом опасном и неожиданном повороте судьбы, найдется неизвестный пока еще друг, у которого рука не дрогнет перед пропастью, который в решающую минуту жизни не сделает неправильного движения рулем.