Уроки норвежского - [35]

Сидя в шкафу, Шелдон слышал хрипы Сенки, представлял себе, как она беспомощно размахивала руками, отчаянно цепляясь за жизнь, и как силы покидали ее. Он ощущал ненависть, которой был полон убийца. Представлял себе ее расширившиеся от ужаса глаза, когда она поняла, что смерть неизбежна и шанса на спасение нет.

Глядя на сидящего на носу Пола, который наклонился и дотронулся до воды, струящейся из-под их утлого суденышка, Шелдон думал о том, что же творилось в голове у мальчишки, когда отчаянные крики матери сменились тишиной. Остается надеяться, что ребенок не обладает столь богатым воображением, как он сам. Эти мысли неизбежно возвращают его к событиям, происходившим на вьетнамской реке.

Это деменция, Донни.

Мейбл его не понимала. У нее были другие способы не сойти с ума. Но он все же хотел ей объяснить, что она не права.

— Можно ли считать слабоумием то, что в конце жизни ты хочешь впустить в нее прошлое? Не есть ли это разумное желание здравомыслящего человека, стремящегося осознать свой завершающий шаг — в темноту? Последняя попытка все связать воедино перед великим затмением? Разве это такое уж безумие?

— Мы должны обернуться часа за три-четыре, — сказал Герман. — Примерно в четырех километрах отсюда упал «Фантом», в штабе считают, что пилот катапультировался. Так что нам предписано подобрать его костлявую задницу, пока ему не пришлось реально отстреливаться.

Монах, как обычно, молчал, пока остальные грузили снаряжение в лодку. Шел дождь, и все страдали от похмелья после трехдневной пьянки по поводу начала второго года Саула в ВМС и его возвращения на реку.

Саул особо не разговаривал с отцом. Так, по необходимости. «Передай мне ту веревку» или «Есть закурить?» Шелдон не обижался. Он старался повнимательнее наблюдать за работой парней. И не хотел никому мешать. Но в своих видениях — в том, как он запомнил место, где никогда не был, — он панически боялся упустить хоть одну деталь. В нем говорила эта еврейская страсть все документировать. Запоминать. Держаться за каждый лучик дня и убеждаться в том, чтобы другие узнали, что этому были свидетели. Тому, что некогда было и чего больше не существует.

Монах очень осторожно управлял лодкой. Шелдон фотографировал его руки на руле. Он сделал портрет Монаха в лучах заходящего солнца: его лицо и угловатая фигура темнели на фоне реки.

Было нечто зловещее в его манерах. Подспудная боль. Некий план. Шелдон видел все это через объектив фотоаппарата.

Он сфотографировал длинные и тонкие черные пальцы Германа, которые, родись все эти люди на другой планете, могли бы научиться ремонтировать часовые механизмы.

Он наблюдал за тем, как Тревор чистит винтовку, — с подобным усердием обычно ухаживают за охотничьим ружьем, доставшимся от дедушки.

Он снял Ричи и его улыбку, удивляясь тому, насколько часто людям подходят их имена.

Шелдону нравилось плыть на лодке. С 1975 года, когда он начал регулярно плавать с ними, он редко тревожился за Саула, несмотря на то что знал, каков будет конец у этой истории. Он не смотрел на сына печальным взглядом отца или боевого товарища. Он просто присоединялся к поездке. Познавая происходящее. Находясь внутри событий. Купаясь в теплой атмосфере товарищества.

Ему нравилось видеть в сыне мужчину. Именно этого он добивался, напоминал себе Шелдон. Так ведь? Чтобы его сын стал мужчиной. Американским солдатом.

Истребитель F-4 «Фантом» был сбит ракетой «земля — воздух» советского производства. Пилот, по общему мнению, был ни в чем не виноват. Также, по общему мнению, летчикам было легко воевать. Они сидели в кондиционированных палатках, пилили свои драгоценные ногти, потягивали тоник, играли в джин и дрочили на новенькие, не засаленные журналы. Когда раздавался гонг, они надевали щегольскую форму, от которой все девчонки теряли голову, садились в кабины сверкающих самолетов, начищенные и отполированные для них какими-то лакеями, и минут пятнадцать поливали напалмом дома, людей, скот, посевы и что там было еще. После, когда их большие пальцы уставали давить на гашетку, они возвращались обратно на базу и стирали единственную каплю пота, проступившую на лбу, пока пресса фотографировала их. После этого они возобновляли столь грубо прерванную раздачу карт, Хезер или Ники из «Красного Креста» массировали им усталые плечи, а они заливали девицам в уши рассказы о своей безудержной храбрости.

Жизнь пилотов была кучерявой, и речные ребята не стали бы принимать их рассказы на веру. Им было наплевать, например, на то, что ракеты «земля — воздух» были самыми совершенными самонаводящимися ракетами, изобретенными Советами, и на то, что их запускали по низколетящим самолетам, у которых оставалось 1,7 секунды на ответ, прежде чем они потеряют левую часть фюзеляжа. Им было все равно, превосходил их противник по силе или нет. На обратном пути пилоту придется туго и, зная об этом, каждый находящийся в лодчонке боец готовился совершить подвиг.

Главной задачей поисково-спасательной операции было обнаружение сбитого самолета до того, как это сделают вьетконговцы, кровожадные сволочи. Но это была их земля, и они демонстрировали превосходное умение ориентироваться на ней. Поэтому, когда самолет падал, они моментально его находили, а речные бойцы, напротив, искали долго.