Уральский парень - [26]

— Нет, — упрямо мотнул головой старшина.

— Подумай, приятель, я ж немного требую от тебя, самые пустяки. Жизнь дороже.

— Нет.

— Давай кончать эту лавочку, — заторопился Макаркин. — Оставь его мне, и мы быстро с ним дотолкуемся.

— Отвяжись! — нахмурился Шишкин. — Не твоего ума дело. Мелко плаваешь.

Макаркин пробурчал что-то. А Шишкин, затоптав цигарку, продолжал:

— Убивать тебя не станем, Балашов. Своему слову я хозяин. Но сдам я тебя немцам. Они медаль мне за это дадут. Понял? Будут рады, можешь мне поверить. И, прежде чем ты испустишь дух, они повытягивают из тебя все жилы. Ну, как?

— Нет! — оказал Балашов и, помолчав, добавил: — Будете вы с Макаркиным на одной осине болтаться. В этом ты мне, Шишкин, можешь поверить.

Шишкин не спеша достал финку, обрезал на ногах старшины путы. Макаркин ткнул пленника дулом винтовки в спину:

— Двигай! Быстрей!

И они повели Балашова. Прошли самое большое километра два, когда на конвоиров налетели разведчики Миронова, с которыми был Остапенко и еще несколько партизан. Шишкин не растерялся, выхватил финку и всадил ее в спину Балашова. Старшина, протяжно охнув, повалился на землю. Отстреливаясь, Шишкин кинулся бежать. Макаркина партизанская пуля настигла на опушке соснового бора. Перебежчик неестественно вытянулся, схватился за бок, потоптался, повернувшись лицом к партизанам, и рухнул замертво на кучу хвороста.

Шишкин успел скрыться.

10

…Первой, кого увидел Балашов, когда очнулся, была Люся. Она сидела возле него в белом халате, синеглазая и скорбная. Неужели бред? Сейчас девушка исчезнет, как привидение, и на ее месте окажется Галя или Остапенко. Но Люся не исчезла. Она обрадовалась, приложила руки к своей груди, словно старалась удержать сердце, и глядела на больного во все глаза. И лишь теперь Балашов с удивлением заметил, что над головой у него не зеленое перекрытие шалаша, а белый потолок, и лежит он не на папоротниковой подстилке, а на самой настоящей койке. А вон и окно. Оно слезится. Старшина старался понять, почему же оно слезится, и, наконец, догадался: идет дождь. Куда же он попал? Где его боевые товарищи? Почему здесь Люся? Хотел встать, и сознание снова затуманилось, снова бездна беспамятства.

Вторично пришел в себя под вечер. Возле его койки, кроме Люси, находились еще две женщины. Пожилая, с бровями, сросшимися на переносице, и с темным пушком над верхней губой, держала его руку, считала пульс. Когда старшина открыл глаза, женщина улыбнулась.

— Как вы себя чувствуете?

— Где я? — прохрипел Балашов и ощутил нестерпимое колотье в боку.

— В госпитале.

Балашов устало смежил веки. Силился сообразить, как он сюда попал, но в памяти зиял какой-то провал. Память добросовестно доводила его до той грани, когда он шагал под конвоем Макаркина и Шишкина. Запечатлелись еще выстрелы. А что было дальше, не помнил. Лишь спустя длительное время узнал, что произошло…

Остапенко заметил, как метнулся за кем-то командир. Хотел было последовать за ним, но невдалеке рванула первая бомба. Одна за другой они рвались поодаль от лагеря. Осколки долетали до ближних шалашей, сбивали хвою и ветки. Видимо, Макаркин второпях направил ракету немного в сторону от цели. Едва бомбежка кончилась, Остапенко побежал искать старшину, прихватив с собой трех партизан. Встретился с командиром разведчиков. Узнав, что Балашов исчез, погнавшись за ракетчиком, Миронов поднял своих бойцов. Долго прочесывали лес. Потеряли уже всякую надежду и вдруг… наткнулись на Балашова, которого конвоировали предатели.

Состояние Балашова было тяжелым. Повреждено было правое легкое. В партизанском лазарете оказали первую помощь. На вопрос Миронова, выживет ли Владимир, врач грустно ответил:

— В нормальных условиях можно было бы спасти. Но здесь… — и он развел руками.

К тому времени разведчикам нужно было возвращаться в свою часть: задание они выполнили. И Миронов решился нести друга через линию фронта. Риск был громадный. Балашов мог умереть в пути. Но что же делать, если не рисковать? Оставить в партизанском лазарете — верная смерть. Через линию фронта можно пронести благополучно. Из ста шансов тридцать были верными.

Всю дорогу Балашов не приходил в себя. Иной раз Миронов терял всякую надежду. Донесет ли друга до своих живым?

Дважды попадали в переплет. Миронов, чтобы сэкономить время, приказал двигаться и днем и ночью. Раз напоролись на группу полицаев, которые брели по дороге толпой. Основная часть разведчиков уже втянулась в лес, а замыкающие были замечены. Полицаи открыли огонь… Надо сказать, что среди полицаев тогда уже наступил полнейший разброд. Та часть, которая попала на службу к немцам не по своей воле, начала быстро рассеиваться: разбегались кто куда. С врагами оставались лишь самые отпетые, озлобленные, запачкавшие руки преступлениями — таким деваться было некуда. Но паника охватила и их: со дня на день ждали прихода Красной Армии. Шайка, увязавшаяся за разведчиками, состояла как раз из матерых. Миронов приказал замыкающим залечь и открыть огонь. Десять автоматчиков послал в обход, чтобы они ударили с тыла.

— Иди, — сказал Миронов своему заместителю, — уйми их. А то накаркают немцев. В серьезную драку нам ввязываться нельзя.