Уральские стихи - [9]

Там, где вряд ли справиться двоим.

И тогда рабочие спросили:

— Кто же ты? — И он ответил им.

И пошел, и видит чей–то «виллис»,

Паренек–шофер у колеса

Чуть не плачет: — Вот, остановились..

— И давно? — Пожалуй, с полчаса. —

Вспомнил он, как на степной дороге

Тягачи подталкивал плечом,

Вспомнил он походы и тревоги —

И давай орудовать ключом.

И загадку взял одним движеньем:

Только глянул — понял, что к чему.

Посмотрел парнишка с уваженьем:

— Кто же ты? — И он сказал ему.

Улыбнулся, глянул на подростка:

— Раз уж ты попался на пути,

Подвези, дружок, до перекрестка.

— Рад стараться! Как не подвезти?!

Соскочив на первом повороте,

Постояв мгновенье над прудом,

Он идет, как следует пехоте —

К шагу шаг, и видит: строят дом.

Вспомнил он, как добрые землянки

Без особых строил чертежей,

Глянул на бревенчатые звенья,

Похвалил и сам венец связал.

И спросил хозяин в удивленьи:

— Кто же ты? — И он ему сказал.

А потом присел неподалеку,

Угостил гвардейским табаком

И опять отправился в дорогу

И домой добрался вечерком.

Под родными с детства небесами

Мать не изменила ничего:

Проводила мальчика слезами

И слезами встретила его;

Улыбнулась, — видно, вспомнить хочет,

Как над ним она имела власть.

— Дай–ка я зашью тебе, — хлопочет, —

Гимнастерка, видишь, порвалась. —

И, обидеть матери не смея,

Молвил он: — Тебя я видеть рад…

Сам зашью, теперь я все умею.

— Кто же ты, мой мальчик?

— Я — солдат.

1947

ТРИ ПОКОЛЕНИЯ

В усах запутался дымок,

Привычна трубка–носогрейка.

Кузнец искусный, все он мог:

Попробуй кто–нибудь, сумей–ка

Вязать железные узлы,

А что полегче — гнуть с колена…

Его глаза бывали злы,

Когда он взглядывал мгновенно

Через плечо на пьедестал,

Где, и сквозь бронзу гордость выдав,

Крестами, звездами блистал

Двором обласканный Демидов.

И после этого мрачней

Казался мастер в дымной кузне,

Кувалдой бил еще сильней,

Вязал узлы еще искусней.

Обучен тяжкому труду

И закален кузнечным жаром,

Он сбил в семнадцатом году

Тот пьедестал одним ударом.

А сын его в бою погиб.

Он тоже мастер был, — сумей–ка,

Когда, скрывая свой изгиб,

Из–под валов крадется змейка,

Одним движеньем на лету

Сумей, как он, легко и смело

Схватить клещами змейку ту

И под валы загнать умело.

И, перед тем как умереть,

Ему особенно хотелось

До звона змейку разогреть

И показать былую смелость.

Храбрее не было бойца.

Он пал на севере в двадцатом…

А внук седого кузнеца —

Он тоже мастер и прокатом

Владеет смолоду, но так,

Что умолкаешь, удивленный.

Один рывок, один контакт—

И ожил блюминг. Раскаленный

Поплыл брусок из полумглы,

Пригнув углы, как будто плечи,

Сопротивляясь под валы,

Полез по воле человечьей.

Тяжелый слиток. Ничего!

И стан средь грохота и лязга,

Лаская слиток, сжал его —

Не всем под стать такая ласка —

И, приласкав, перевернул,

И под валы опять отбросил.

И мастер с радостью вздохнул,

Забыв о смятой папиросе.

А там, где режут брус литой,

Когда он вытянется рейкой,

В толпе рабочих дед седой,

Сутулый, с трубкой–носогрейкой,

Стоял без шапки… Грому в такт,

По–стариковски беспокоен,

Он говорил: — Вот так! Вот так! —

И слабо взмахивал рукою.

Глотая трубочный дымок,

Он вспоминал о дымной кузне

И все шептал: — Я тоже мог!

А внук — смотри! — еще искусней.

А внук — на самой высоте…

И Русь не та, и мы не те!

1948

ВЕСЕННИЙ СВЕРДЛОВСК

Невелика гора Уктусская,

А ведь на всю страну видна.

Стремится к ней девчонка русская,

Пока не грянула весна.

И на горе с зимой прощается

И, озаряя крутизну,

Из–под ладони улыбается,

Заметив издали весну.

И только где капель заслышится

У чуть оттаявшей сосны,

Бежит на самый гребень лыжница

От наступающей весны;

Бежит, едва лыжни касается,

Взбежав, помедлит в вышине,

И вдруг сама с горы бросается

Навстречу ветру и весне.

Последними снежками

Ударила зима,

Метельными платками

Махнула мне с холма.

Ушла и разроняла

Прощальные платки..

За рощей с перевала

Сбежали ручейки

И начали на тропках

Точить рябой ледок.

Но роща не из робких,

Там снег еще глубок.

И подобрался б к роще,

По наледи скользя,

Ручей, какой попроще,

Да через пруд нельзя.

Но мирно, по–соседски,

Всего — через мосты,

Катает Верх–Исетский

Железные листы.

И к ночи под мостами

Блеснет в проломах льда

Холодными листами

Весенняя вода.

Дощатый домик — станция почтовая…

Она все та ж, при свете, в темноте ль.

И тройка с колокольчиком, готовая

Со всех копыт удариться в метель.

Молитва — вслух, а шепотом — проклятие.

Державный штык. Решетчатый глазок.

И тронулся, как в старой хрестоматии,

Подхлестнутый жандармами возок.

Но день шумит не ливнями, а листьями, —

Весенний день, которым я живу.

А я опять встречаюсь с декабристами,

С их памятью, и вот он, наяву,

Дощатый домик, где рукою строгою

Начертано на мраморной доске,

Что провезли их каторжной дорогою

В проклятом государевом возке.

А я иду, и блестки солнца сыплются

На мой рукав сквозь мокрую листву,

И ручейки с утра по щебню зыблются,

Перебирая неба синеву.

И все живое, все непобедимое,

Все молодое радо за меня.

И этот домик — пятнышко родимое —

Не затемнит, не опечалит дня.

И светлый день бежит ручьями, рельсами,

И там не тройка страшная звенит, —

Звенит трамвай, звенит вода апрельская,

Звенят лучи о мрамор и гранит.

Порода горбясь глыбами кривыми,

Удара ждет. А есть такой удар,

Что даже камень станет в ряд с живыми

И обретет могучей речи дар.