Ураган - [28]

— Выходите сюда, Петр Петрович, на трибуну, — позвал Владимир Лукьянович, — чтобы все слышали отповедь наглой клевете. Надо бы еще узнать, кто это в нашем институте занялся сочинительством анонимок.

Я шел сквозь строй взглядов — теперь это были шпицрутены, которыми, как я читал, секли когда-то провинившихся солдат. Взгляды, впрочем, были разные — и осуждающие, и участливые, и злорадные, и дружеские. Но я воспринимал их по-своему.

Боковым обострившимся зрением увидел, как «заботливо» Владимир Лукьянович поставил на трибуну стакан с водой, подумалось почему-то: «С ядом».

На меня нашло оцепенение. С высоты трибуны лица в зале слились в сплошную глазастую массу. Я вспомнил, что умелые ораторы выделяют для себя в зале симпатичное лицо и обращаются непосредственно к нему, как бы не замечая остальных. Попытался отыскать взглядом Таню, но различить ее не удалось.

— Мы ждем и готовы вас внимательно послушать, — напомнил мне директор.

— Дело в том, — начал я, с удивлением слыша, что мой голос стал совершенно чужим, каким-то сдавленным, деревянным, — да, я действительно живу один в комнате на двоих.

По залу прошел шумок, не предвещающий ничего хорошего. До меня донеслись слова Владимира Лукьяновича, сказанные директору нарочито громко, но тогда я не понял смысла этой нарочитости:

— И все ваш дружок закадычный Александр Игоревич. А вы его защищали!

«Вот гад перевернутый!» Мои пальцы сжались до онемения, я продолжал говорить по инерции:

— …Но поселили меня по просьбе Виктора Сергеевича… Вот Евгений Степанович, наверное, помнит…

— Виктора Сергеевича не советую вспоминать по такому поводу, — взвился директорский баритон. — Не смейте использовать его светлое имя для прикрытия темных делишек!

— Да не в том же смысле… — Я хотел рассказать об упавшей штукатурке над второй кроватью, о том, что меня поселили временно, до ремонта, потом забыли, а я не напоминал…

— Знаем, в каком смысле, — заскрипел голос Владимира Лукьяновича. — Эх, дорогой наш Петр Петрович, Петр Петрович, а я так за вас распинался, уверен был, что в анонимке неправда…

Я махнул рукой и пошел, иссеченный взглядами, к выходу из зала. На улице меня догнала Таня. Запыхавшись, пошла рядом, бросая быстрые взгляды и стараясь это делать незаметно. Косо летели снежинки, подгоняемые пронзительным ветром из подворотен. Ветер продувал меня всего насквозь, оставляя пустоту. Я повернул голову. Наши взгляды встретились.

— Я к тебе пойду. Не прогонишь? — спросила Таня.

* * *

В институте неожиданно появился зоотехник из подшефного совхоза. При виде его у меня мелькнула мысль о сговоре с директором и Владимиром Лукьяновичем, но обветренное, с медным оттенком лицо Дмитрия Севериновича было таким усталым и невеселым, что я отбросил ее.

— Плохие вести? — спросил я, пожимая его большую руку и в глубине души надеясь, что он опровергнет мои слова.

— Хорошего мало.

— Мои прогнозы не подтвердились? Он расправил широченные, начинающие заплывать жирком плечи.

— Еще как подтвердились! Коровы и бычки набрали точно такой вес, как на схеме. И надой увеличился на столько же. И устойчивость к холоду; к заболеваниям…

— А овцы?

— Не хуже. Угрожающих им раньше эпизоотии и в помине нет. Шерсть высшего качества! Настриг почти в два раза больше. Вот привез вам тетрадь. Все записано по часам, заприходовано, как положено, выделена разница с контрольной группой. Положа руку на сердце, а вторую — на тетрадь с данными, могу поклясться, что после введения вашего полигена Л получаем существо идеальной породы!

— Выходит — полная удача. Что же вас не устраивает? — удивился я.

— Существо! — помахав указательным пальцем, провозгласил он и, словно это могло придать убедительности его утверждению, повторил: — Существо!.. — А вы хотите сразу получить вещество? — не удержался я от плоской шутки.

Он озадаченно наморщил лоб, только теперь сообразив, что ничего не объяснил мне:

— Нам ведь нужно улучшить стадо.

— А оно складывается из единиц — из «существ идеальной породы», как вы изволили выразиться,

— Беда в том, что они идеальны только каждый сам по себе. А в стаде все это превращается в полную противоположность.

Мне оставалось только руками развести. — Ничего не понимаю.

— Долго рассказывать. Помните старую пословицу — «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать»? «Нива» моя — во дворе. Езды до нас, сами знаете — часа три. Поехали!

Я забежал в лабораторию, сказал профессору, куда и зачем еду, и через полчаса уже мчался с Дмитрием Севериновичем в его «Ниве» по разросшейся окраине Киева. Мелькали новые большие дома, неслись навстречу идеально распланированные кварталы, каштановый бульвар. Как и во многих других городах, окраина была современнее центра, к тому же гораздо» удобнее для транспорта.

Мы выехали на автостраду. Дмитрию Севериновичу, наверное, не хотелось — разговаривать, и он включил приемник. Зазвучала джазовая музыка, в ее бешеном ритме крутились колеса, наматывая километры.

— Все-таки не понимаю, что у вас произошло, — не выдержал я «игры в молчанку».

— Ничего, скоро поймете.

Вот и знак «поворот направо» и под ним надпись: «К совхозу «Перспектива». Опытное хозяйство ВИЭГИ».