Ураган. Последние юнкера - [48]

— Кажется в атаку пойдем, — обратился Зайцев к Карягину.

— Что ж, в атаку так в атаку.

— Это будет, мне кажется, решительный момент боя. Коли разобьем, то они по всему фронту побегут. Если же атака не удастся, то мало кто из нас останется в живых.

Между тем отряд въехал в рощу и расположился у ее опушки. Считавшие себя в безопасности, красные двигались в походном порядке, что как нельзя более облегчало задачу кавалерии. Никто в отряде не говорил ни слова, понимая опасность и важность предстоящего дела. Командир, как вылитый из бронзы, неподвижно сидел на своем коне, с напряженным вниманием следя за движением неприятеля.

— Сабли вон! — вдруг раздалась его команда. — Марш, марш! — и кавалеристы, пришпорив коней, с криком «ура», ринулись из рощи.

Не ожидавшие атаки красные растерялись и бросились врассыпную. Засверкали на солнце сабли, врезавшейся в середину колонны, кавалерии. Рубили с плеча. Рубили беспощадно. Многие красноармейцы, видя неминуемую гибель, втыкали винтовки штыками в землю, становились на колени и молили о пощаде, но в пылу сражения это спасло не многих. Наконец, видя полное расстройство противника, командир приказал прекратить рубку и собрать пленных. Многие красноармейцы успели бежать и попрятаться в кустах, многие были зарублены и из всей колонны оказалось не более ста пятидесяти человек.

— Куда же нам пленных девать? Они же нас по рукам и ногам свяжут, — раздавались возгласы из рядов кавалеристов.

— Пленных под пулемет, — поморщившись точно от сильной боли, приказал командир.

— Ваше высокоблагородие, — вдруг услышал Карягин знакомый голос из толпы пленных.

— Ба! Федченко! Ты ли это? — воскликнул он, подъезжая к пленникам, против которых уже устанавливали пулемет. — Как ты попал сюда?

— Силком заставили, ваше высокоблагородие. Я бы ни в жисть…

— Ты что, знаешь, этого солдата? — заинтересовался Зайцев.

— Как не знать. Сколько лет служили вместе. Прекрасный солдат.

— Я здесь с нашего эскадрона не один. Здесь и Прохоров и Семенов. Всех силком заставили.

— Что ж Карягин, если ты за них поручишься, я уговорю командира пощадить их.

— Конечно, ручаюсь. Ведь я их всех как свои пять пальцев знаю.

— Тогда обожди.

Командир с готовностью согласился исполнить просьбу Зайцева. Будучи по натуре очень добрым человеком, он в душе возмущался предстоящей казнью и не отменял ее только потому, что понимал безвыходность положения. Оставить пленных при себе это значило связать себя и потерять главное преимущество кавалерии подвижность. Отпустить же их на свободу — значило усиление неприятеля. Потому он очень обрадовался, что хоть трех человек мог спасти от казни.

— Поздравляю вас, молодцы, — обратился Зайцев к ожидавшим решения своей участи. — Командир приказал всех троих назначить в мое отделение, так что опять вместе служить будете.

— Ну, ребята, выпрягайте-ка коней из ваших двуколок да садитесь, пока хоть без седел. Потом, даст бог, и коней и седла достанем.

— Та, та, та, та, та, та, — затрещал в эту минуту пулемет и несчастные пленники, как косою подрезанные колосья, повалились на землю.

— По коням! Рысью марш! — прозвучала команда, и через пять минут отряд скрылся в роще, оставляя за собой груды обезображенных трупов.

Несмотря на неудачу обхода правого фланга добровольцев, красные продолжали держаться, так что Корнилову пришлось втянуть в бой последний резерв.

Лежа в цепи, Глеб не переставал думать о Наташе: «Неужели действительно она питает ко мне какое-нибудь чувство? А ну как Коля прав и я упущу свое счастье. Нет, как ни страшно получить отказ и тогда уж совсем ее потерять, все же я испытаю свое счастье. Только когда? Не теперь же? Да и смешно будет, если я в настоящей обстановке брякну предложение. Ведь мы сейчас почти приговорены к смерти. Ведь по правде сказать, так, не таясь от самого себя, надежды на благополучный исход вашего дела почти нет. А если наш поход и увенчается успехом, то сколько шансов за то, что я буду убит или искалечен. Хотя бы даже в этом бою. Ишь ты, как пули свистят».

В самом деле, вокруг залегших добровольцев, ежесекундно шлепались пули, взбивая фонтаны грязи и запевая свою тоскливую песню после рикошета!

— Цепь, встать! — раздалась команда — Цепь, вперед!

Поднявшись с земли, добровольцы двинулись вперед. Представляя собой хорошую цель для противника, они несли серьезные потери и торопились поскорее дойти до штыков.

— Ура! — крикнул командир роты, выбегая вперед. — Ура! — раздалось по всему фронту и с винтовками на перевес добровольцы бросились навстречу неприятелю. Вз, вз, вз, взвизгивали пули.

«А как это странно, — думал Глеб, продолжая бежать. — Вот я сейчас полон сил, рассуждаю, думаю, люблю, страдаю, и каждую секунду все это может прекратится, оборваться и я, во мгновение ока, могу перенестись в другой мир, а может быть, и вовсе перестать существовать. Стоит только одной из массы пуль, что пролетают сейчас рядом со мной, пролететь немножко правее или левее, выше или ниже — и все кончено. А что? Вдруг, — подумал он. — Очень была бы огорчена Наташа моею смертью?» — Во тут его рассуждения были прерваны взрывом, упавшего совсем рядом с ним снаряда. «Вот он, конец», — промелькнуло в его сознании. Все закрутилось, завертелось перед ним и вдруг померкло. Сознание оставило его, и он навзничь упал на землю.