Ураган. Последние юнкера - [42]

— О, ему значительно лучше, — слезая с лошади, вмешалась Наташа. — Вчера я приглашала старшего врача и он сам делал ему перевязку. Говорят, что рана в прекрасном состоянии.

— Слава богу! А как вы перенесли эту ужасную погоду?

— Да мы ничего. Я Колю укрыла такою массой одеял, что и он не почувствовал ни дождя, ни мороза.

— А сами-то вы как? Я очень беспокоился, что вы простудитесь.

— Я-то не из неженок. Померзла немножко, вот и все.

— Расскажи же, Глеб, об этом переходе. Воображаю, какой это был кошмар, — произнес Коля.

— Признаться, померзли немножко, — улыбнулся Глеб, шагая рядом с повозкой.

В коротких словах он передал все события последних дней.

— А что сделали с вашим пленником-офицером? — полюбопытствовала Наташа.

— К сожалению, не только оправдали, но еще и в армию приняли.

— Напрасно, — отозвался Коля. — Я уверен, что это просто ловко надувший судей негодяй.

— Да и я так думаю. Впрочем, черт с ним, — улыбнулся Глеб.

В это время показался конный отряд, двигавшийся по краю дороги и обгонявший обоз.

— А вот и наша конница, — сторонясь лошадей, произнес Глеб, раскланиваясь с Зайцевым.

— С кем это ты раскланялся? — обратился к последнему ехавший рядом с ним Карягин.

— Это командир ваших моряков, лейтенант Орлов, а на повозке его брат, тоже лейтенант.

— Он ранен, что ли?

— Да. Тяжело ранен, так что едва ли выживет, бедняга.

— А кто этот мальчик, что коня под уздцы ведет?

— Ха, ха, ха!.. Это, брат, не мальчик, а целая сестра милосердия, которая ухаживает за лейтенантом.

— Погоди-ка, ведь, кажется, как раз Орлов-то тебя и арестовал?

— Да, и довольно грубо при этом.

— Ну ты на него не сердись. Какие уж там вежливости в бою. А он отличнейший малый. Вот познакомишься с ним поближе, так и сам увидишь.

— Благодарю покорно, я и так довольно близко познакомился с ним, — сквозь зубы пробурчал Карягин.

— Ты что говоришь? — переспросил Зайцев.

— Я говорю, что действительно надо будет познакомиться.

Карягин хотя и не узнал в оборванном и испачканном мальчишке Наташу, но все же этот мальчишка напомнил ему ее. Напомнил Румынский фронт и удар хлыста, полученный от нее. Но не обиду или озлобление вызвало это воспоминание в его душе, а нетерпеливое желание скорее разыскать ее. Скорее начать действовать. Скорее отнять ее и умчать с собой.

— Басов! Басов! — раздался голос Бутенева из группы моряков, отдыхавших на снегу, мимо которых проезжала конница. — Басов, смотри, наш вчерашний пленник едет.

— Где? Что ты врешь?

— А вот и не вру. Посмотри на того офицера, что во втором взводе третьим с левой стороны едет.

— А ведь верно, черт возьми!

— Вот тебе и комиссар! Что, брат, ты думал, что его на виселицу повесят. Ан, врешь! Вместо этого на него самого погоны и шашку повесили, — расхохотался Бутенев, глядя на обескураженного Басова.

— Это черт знает что такое! — возмутился последний. — Вчера мы его связывали, а сегодня, того ж гляди, он нами командовать будет.

— Чем это вы так возмущаетесь, — окликнул его Глеб, успевший с Колиной повозкой поравняться со своим взводом.

— Ах, это вы, господин лейтенант. Помилуйте, сейчас мимо нас в конном отряде, в офицерских погонах, проехал тот негодяй, которого мы вчера в плен взяли.

— Так чего же вы сердитесь? Я, признаться, забыл сообщить вам, что он оправдан и принят в армию.

— Так ведь это черт знает что такое. Вчерашний большевик…

— Полно, Басов, вероятно, суд нашел достаточно причин, чтобы поверить ему.

— Так вы только на его рожу взгляните. Ведь сразу видно, что негодяй.

— Полно, полно, Басов. Коли Корнилов его принял, так это его дело. Ему виднее, а нам неловко, да и нехорошо так отзываться о своем новом сослуживце.

Между тем моряки окружили повозку, в которой ехал Коля.

— Как вы себя чувствуете, Николай Николаевич? — сыпались вопросы обрадованному встречей с друзьями Николаю.

— Вот что, Наталия Владимировна, — деловым тоном обратился к ней Глеб — Наш полк пойдет позади них, так что я не смогу проводить вас в занятую для Коли хату, но при входе в станицу вас встретит Кудинов. Он вас и проводит и поможет распорядиться переноской брата.

— До скорого свидания, — крикнул он раненому. — До свидания, Наталия Владимировна!..

Быт уже совсем темно, когда Глеб и Кудинов входили в маленькую комнатку, занятую Колей и Наташей. Утопая в перинах, Коля лежал на широкой деревенской кровати. Для Наташи было устроено нечто вроде дивана. Маленький столик, уставленный закусками, два-три стула и большой киот с образами составляли меблировку комнаты.

— Молодец, Кудиныч! Спасибо вам! — осматривая помещение, похлопал он его по плечу.

— Хорошо ли вам здесь, сестра? — с самодовольным видом спросил Кудинов.

— Очень вам благодарна, Василий Семенович. Лучшего ничего я и не желала бы.

— Вы представьте себе Василий Семенович даже сливок к чаю достал.

— За это, я надеюсь, вы нас напоите чайком, — улыбнулся Глеб, присаживаясь на кровать брата.

— О, конечно, конечно! Вот только пусть самовар закипит.

— Присаживайтесь же, Василий Семенович.

— А вы знаете, — обратился к Глебу Кудинов. — Наш-то пленник, ротмистр Карягин, не только не повешен, но даже в армию принят.

— Да, я это знаю.