Ураган - [18]

Сяо Сян зашагал по комнате, придумывая, как бы положить конец молчанию. Нужно было затронуть какой-то всем знакомый, но вместе с тем не слишком острый вопрос, о котором не побоялись бы говорить. Хмуря брови, он по привычке снял военную фуражку и почесал околышем бритую голову. Наконец он поднял глаза и обратился ко всем с вопросом:

— Кто из вас отбывал трудовую повинность?

— Все отбывали, — хором ответили присутствующие, только Ли Чжэнь-цзян промолчал. Он не отбывал трудовой повинности. Сразу же поднялся шум. Присутствующие оживленно заговорили, перебивая друг друга. Люди вспомнили голод и побои, которые пришлось испытать. На губах Ли Чжэнь-цзяна появилась усмешка.

— Меня вот забрали на трудовую повинность, когда еще и очередь не дошла. Вернулся через шесть месяцев, а за это время весь мой урожай пропал… — начал Чжао Юй-линь и выбил трубку о стол.

— Чего там про урожай вспоминать! — перебил его Хуа Юн-си. — В других семьях люди пропали. У меня жена заболела, а тут как раз на повинность стали забирать. Пошел я в деревенское управление и прошу начальника Гуна: подожди, пока ей не будет немного легче. А он, собака, выкатил на меня глаза и закричал: «Если твоя жена заболела, так мне за тебя идти прикажешь? Ты меня просишь, а мне кого просить?» Чем больше он кричал, тем больше свирепел и палкой на меня замахнулся. Ушел я от него и думаю: что будешь делать, идти придется. Ну и угнали. А когда через шесть месяцев вернулся, жена уже лежала давно в земле. Вот с той поры и живу бобылем.

— Подумаешь! Жену потерял! Другие люди свою жизнь потеряли. В том году как раз отправляли работать на Дунпинские угольные копи, а там за весь день давали три чашки жидкой каши да пару маленьких лепешек. Голод был такой, что живот к спине прилипал, — подал голос из своего угла возчик Сунь.

— Это еще ерунда! — вдруг осмелел старик Тянь, не обращая никакого внимания на злые взгляды Ли Чжэнь-цзяна. — Меня забрали на работу в Санькэшу. Вот там мы голодали — прямо страх! Ходили на горы и ели молодую полынь. А японцы как узнали об этом, запретили туда ходить, чтоб люди от работы не отрывались. Вечером всех заставляли рты открывать. У кого рот зеленый, того палками лупили. Из-за этих побоев и голода каждый день мерло по десяти человек, а то и больше.

— Нет, старина, ты еще не знаешь, как люди мрут, — расхрабрился Лю Дэ-шань, видя, что заговорил даже боязливый Тянь Вань-шунь. — Вот когда меня в первый раз призвали на трудовую повинность, попал я тоже на угольные копи. Давали там в день три чашки отвару, а было уже начало зимы, и лед промерз на три чи[14]. От холода и голода работать никаких сил не было. Слышу ночью толкает меня кто-то: «Скорей, скорей вставай! Иди уголь возить!» Продрал я глаза и говорю: «Да ведь еще не рассвело!» «Давай скорее, а то бить будут!» Вскочил я, прибежал на шахту. Протянул руку — пощупать, загружена ли вагонетка, и так перепугался, что сердце захолонуло. Крикнул и тут же получил бичом по спине: «Убью, если еще раз пикнешь, сучий сын!» Я сразу язык и прикусил. Что же, вы думаете, в вагонетке-то было? Трупы! Вот и катал я эти вагонетки и сбрасывал трупы в прорубь. Ты говоришь, у вас в день десять человек гибло. А мы вагонетку за вагонеткой возили. В те времена смерть на работах ровно ничего не значила. Спустят под лед — и дело с концом.

Когда речь зашла о страшных днях трудовой повинности, каждый вспомнил пережитые страдания. Сяо Сян не перебивал, и люди все рассказывали и рассказывали. Наконец начальник бригады поставил такой вопрос:

— Ведь правда счастье, что всем вам удалось домой вернуться?..

— Счастье! Счастье! — подхватило разом несколько голосов, не дав Сяо Сяну кончить.

— Не загреми пятнадцатого августа русские пушки, все оказались бы в проруби, — добавил Чжао Юй-линь.

— Это правильно, — продолжал Сяо Сян. — Теперь, скажите: а помещики отбывали трудовую повинность?

— Нет, не отбывали!

— А почему? — снова спросил начальник бригады.

Отвечали по-разному.

Кто говорил: имея деньги, можно было откупиться. По уверениям других, помещиков спасали от трудовой повинности их родственники, работавшие в разных учреждениях Маньчжоу-го. Третьи объясняли так: помещики, сыновья которых служили в армии или в полиции особого назначения, получали льготы и от трудовой повинности освобождались. Рассказывали, что, если помещиков и назначали на трудовую повинность, они ухитрялись посылать под своими именами батраков и мелких арендаторов.

— А кто в вашей деревне не отбывал трудовой повинности?

— Таких не мало! — тотчас откликнулся молчавший до этого Ли Чжэнь-цзян.

— Вот из семьи Хань Лао-лю отбывал кто-нибудь трудовую повинность? — поставил Сяо Сян прямой вопрос.

— Если бы людей нашей деревни назначали на трудовую повинность тысячами, до Хань Лао-лю все равно бы не дошло, — ответил Чжао Юй-линь, нервно раскуривая трубку.

Трое крестьян, воспользовавшись, что на них никто не смотрит, потихоньку выскользнули за дверь. Лю Шэн заметил это и хотел было их задержать, но Сяо Сян махнул ему рукой, не обращай, мол, внимания, и продолжал:

— Разве ваша жизнь сколько-нибудь схожа с жизнью семьи Хань Лао-лю? Разве вы так живете, едите и одеваетесь, как он?