Ураган - [8]

Все тут было одинаково, зацепиться не за что, того и гляди, заблудишься; всюду лианы с изысканно прекрасными цветами, густые заросли, в которых, как рыбы, снуют и шуршат насекомые. Вдалеке какие-то люди опрыскивали дерево, и казалось, что это водолазы в скафандрах ведут на дне какие-то работы. Чтобы хоть немного укрыться от зноя, они укутались в зелень, и когда к ним поближе подойдешь, они уже похожи на ходячие растения. Одни из них быстро надевают шланг на трубку, торчащую из бака, другие направляют струю на изумрудные гроздья, в которых, иногда фунтов до двухсот весу. Деревья орошает дождь «бордосского бульона», и они покрываются капельками голубой росы.

Лиленд пошла быстрее. Ей все больше хотелось забыться, отдаться сиюминутным ощущениям. Вот бы встать и стоять под светлой радугой искусственного дождика, брызжущего сквозь раскаленный воздух. Вода вырывается из сонных труб и облаком бесчисленных прохладных капелек оседает на деревьях, недвижных, словно зеленые солдаты под градом крохотных пуль.

Прошла Лиленд и мимо пеонов, очищавших деревья. Дереву, на котором растут «плоды мудрецов», угрожает столько опасностей, что два дня с утра до вечера его осматривают дюйм за дюймом снизу вверх, а солнце льет сквозь зубчатые листья золотистые струи.

Лиленд видела попугаев и еще каких-то медленно летящих птиц, видела пенистые облака, видела людей, неспешно, по-кротовьи, льющих в пруды керосин, чтобы цапли не расплодились.

Донья Роселия Лусеро услужливо и быстро подала ей стул. Самый лучший в доме. Как же еще, когда сеньора такая вежливая, такая свеженькая, хоть и устала по жаре, такая скромная! Хозяйка никак не могла выразить иначе свою радость, ибо не знала по-английски ни слова, а Лиленд не знала ни слова по-испански.

Обе они как можно выразительней глядели друг на друга, пока Лиленд не уселась и Роселия тоже не присела на скамеечку. Что ж им делать еще? Они за- смеялись и снова стали глядеть друг на друга, уже не испытующе, а ласково, как добрые знакомые. Лиленд с трудом выговорила «хо-ро-ош», имея в виду младшего сыночка, ползавшего по полу; двое других были уже большие. Мать в порыве нежности схватила его на руки, подняла к смуглому лицу, чуть не на голову себе посадила, а потом изо всех сил прижала к груди.

Лиленд думала о том, как сильно разделены люди, когда у них нет, в прямом смысле слова, общего языка. Каждый замкнут в мире своей речи. Вот она, тайна языков, вавилонское смешение… Она положила ногу на ногу (ноги у нее были красивые, щиколотки тонкие), вынула черепаховый портсигар и предложила немой хозяйке сигарету. Хозяйка улыбнулась в знак благодарности и покачала головой. ;

Вдруг, к удивлению Лиленд, неподалеку раздался какой-то клоунский смех — нарочитый, вызывающий, обидный, что ли… Еще больше она удивилась, когда рядом с ними, откуда ни возьмись, появился хохочущий человек. А-ха-ха-ха-ха!..

На нем была потертая куртка с обтрепанными рукавами и темным воротом, а брюки — посветлей, неглаженые, короткие, протертые на коленях. Но лицо умытое, чистое, зеленые глаза того же цвета, что и молодые листья банана, орлиный нос, тонкие губы, подбородок заостренный, рыжеватые волосы гладко причесаны — все дышит чистотой. Для одних он был Швей, для других — Стонер, для третьих — Лестер Мид.

Швей, Стонер или Мид не дал убежать возможным покупательницам. Отсмеявшись своим визгливым смехом, он показал товар. «Все для шитья!» — сказал он, когда перестал смеяться, а потом долго молчал и так таращил зеленые глаза, что они чуть не вылезли из орбит. «Все для шитья», — наконец повторил он, пристально взглянув на товар, и снова закатился смехом: «А-хаха-ха-ха!..»

Лиленд сказала ему, что у него очень удачная реклама — он так хохочет, словно хотел прополоскать горло, а вода оказалась горячая и он ее выплюнул. «Все для шитья… А-ха-ха-ха-ха!..»

Он не ответил на комплимент, но все глядел на Лиленд зелеными круглыми глазами, остекленевшими сгустками страсти. Вдруг он склонил голову — отросшие волосы на затылке напоминали парик, — постоял так секунду, словно на эшафоте, снова взглянул на Лиленд и засмеялся так пронзительно, что Лиленд показалось, будто в уши ей сунули колючую проволоку: «А-ха-хаха-ха!..» Лиленд спросила его, кто он такой. Он проглотил слюну, и на шее его задвигался кадык, будто слова проходили с трудом. Потом он ответил размеренно, как учитель, протестантский пастор или дипломат. Говорил он по-английски изысканно чисто, и это вознаградило Лиленд за все утренние тяготы. Хозяйка не понимала ни слова из их беседы. Прощаясь, он взял за руку прекрасную миссис Пайл и произнес, как произносят почти забытые слова: «…друг мой».

— Так пронзительно смеялись бы змеи, если б умели смеяться, — услышала напоследок Лиленд от странного человека, продававшего «все для шитья». Так пронзительно смеялись бы змеи, если бы умели смеяться… Он стоял, держась рукой за столбик веранды. У его ног, сбоку, лежал мешок с драгоценностями — цветными нитками, иголками, наперстками, спицами. Один ботинок нуждался в починке. На другой спустился носок.

Лиленд попыталась улыбнуться донье Роселии. Это ей не удалось. Губы она сложила правильно, но вышла не улыбка, а гримаса боли. Золотистыми, словно корочка хлеба, глазами она глядела на пришельца, пока он не ушел. Он не был юродивым, как показалось ей сперва. Кто же он? Лиленд попрощалась с хозяйкой, все державшей на руках сыночка, и раскрыла зонтик, собираясь в обратный путь. Швей посторонился, глядя на нее сгустками надежды из-под светлых ресниц, сверкнул ей вслед холодными белками и двинулся в другую сторону, смеясь нарочито, как клоун: «А-ха-ха-ха-ха!..»