— Дитятко мое, Микола! Родной мой! Нашел я тебя, увидел тебя, наконец! Милое дитятко!
С такими словами гость вскочил с ковра и, подойдя к мальчику, обнял его. Он долго целовал его, приговаривая тихие слова ласки и сжимая ребенка в своих руках. Микола плохо понимал, что ему говорил незнакомый человек. За что этот человек так любил его и так горячо целовал? Он растерялся и, смущенно улыбаясь, попытался высвободиться из объятий. Мальчику не скоро удалось отстранить от себя сильные руки, захватившие его, а когда он выскользнул, тотчас подбежал к Атаназару, сел рядом и спрятал голову за его пышной бородой. Мираб сидел бледный, не шевелился. И двое других молчали. Между тем плотник после первого порыва радости заметил, что сын забыл его и не узнает. Это неожиданное обстоятельство повергло плотника в уныние. Он смотрел, не скрывая своего изумления, как мальчик, одетый в шелковый халат, его мальчик, чуть побольше того, какого он видел на экране, прильнул к старику-туркмену и с недоверием взглядывал на остальных. В наступившей тишине снова слышно было, как муха бьется в окне, громко жужжа, стараясь пробить стекло.
Антон Колпакли перешел со своего места, сел около мальчика и что-то сказал представителю из города, с которым он вместе приехал. Этот человек достал папиросы, закурил и положил открытую коробку на середину ковра. Пуская большие клубы дыма, он медленно заговорил.
— Атаназар-ага, — обратился он к хозяину дома. — Вы видите и понимаете теперь, с чем мы к вам пришли. Наш приход вас не очень радует. Это понятно!
Он глубоко затянулся. Никто не перебивал его.
— Три года назад вы и ваша жена поступили как благородные люди, как советские патриоты. Вы усыновили мальчика, который не имел ни матери, ни отца и считался круглым сиротою. Он привык к вам. Стал вам за сына. Вы как родного воспитываете его. В школу пошел мальчик. Все это говорит о том, что вы и жена добрые честные люди. Пример ваш достоин того, чтобы люди ему подражали. Многие последовали вам, когда вы взяли мальчика из детского дома. Спасибо вам, Атаназар-ага…
Мираб сидел молча. Время от времени он только прикладывал руку к бороде, а другой рукой похлопывал по плечу ребенка, который робко прижался к нему.
— А сейчас мы явились к вам вместе с товарищем, который приехал с Украины. Он колхозник, участвовал в войне. Вы сами видите, Атаназар-ага, это отец Миколы, его родной отец — Антон Семенович Колпакли. Он приехал за сыном. По праву он должен взять его, отблагодарив вас за то, что вы сохранили ребенка и так любовно содержали его.
Мираб вздрогнул, качнул головой, но остался безмолвным. И мальчик, слушавший внимательно, взглянул из-за бороды и уставился на Антона Колпакли. Может быть, теперь он вспомнил отца и все, что было с ним самим три года назад: вспомнил ружье, какое ему сделал отец, и как он охотился за гусями, и взрывы, и горящую хату, и мать, лежащую на улице с залитым кровью лицом. Широко раскрыв глаза, он смотрел в лицо Антона Колпакли.
В комнату порывисто вошла Сабир-эдже. Она стояла за дверью и все слышала, и все поняла.
— Нет, не бывать тому! — вскричала она. — У моего Миколы есть родители. Мираб — отец его, — она показала рукой на мужа, — а я — его мать! Я никому не отдам сына! Взглянув на ребенка, она прибавила: — А он, мой мальчик, ни к кому не пойдет!
Слезы полились из ее глаз градом. Сабир-эдже приложила платок к лицу и, не в силах дальше говорить, побрела в дальний угол. Атаназар хотел что-то сказать, но тут ребенок вдруг заплакал, зарыдал во весь голос и упал головой на колени Атаназара. Антон Колпакли, хотя он ни слова не знал по-туркменски, понял, как обстоит дело. Ему перевели, что говорила Сабир-эдже. Сейчас она сидела на корточках в своем углу, плакала и бесцельно гремела посудой.
— Сабир, эй жена, слышишь: плакать ни к чему! — громко и не своим голосом сказал, наконец, Атаназар. — Тебе с сыном лучше пока удалиться, а мы обсудим, как следует. Возьми Миколу!
Сабир-эдже с трудом подняла мальчика с ковра, и они оба, все еще плача, вышли на двор.
— Вы вспоминаете, что этот ребенок взят мною из детского сада, — медленно повел речь мираб. Он обращался к товарищу из города. — Я про это забыл давно. И жена моя тоже. Мы никому не позволяли говорить, будто Микола мне приемный сын, а не родной. Этого никто в ауле не скажет. И взять его у нас нельзя. Такого права нет — детей брать у родителей!
Его речь перевели плотнику. И тот резко замотал головой, потом сказал, обращаясь ко всем присутствующим:
— Добрые люди, подумайте: как вернуться домой без своего ребенка, которого нашел после долгой, после горькой разлуки. На фронте каждую ночь я во сне его видел. Война кончилась, пришел в родные места, и каждый кустик, каждая мелочь напоминает мне моего мальчика. Покоя не знал я, о нем сокрушался. Была жена, проклятый враг убил. Ребенка я потерял и вот — нашел. Понимаете, что сейчас в душе у меня! А вы хотите, чтобы я, увидев сына, опять с ним расстался… Сын мой жив, он здесь! Вы его берегли, добрые люди, и вы для меня теперь ближе самых близких. Но я без ребенка не поеду, и вы должны меня понять…