Упреждение - [51]

Понятно, что на шум брошенного в койку тела Гольдмана разом приоткрылись одеяла психов, дремавших или делавших вид, что дремлют. В том числе моего соседа Макса N. – профессора психологии одного из московских университетов, широко известного в своих профессиональных кругах. Зорким и совершенно здравомыслящим взглядом он в долю секунды ухватил всю картину появления нового психа и тут же снова укрылся одеялом – так ящерица или змейка острым язычком выстреливает из пасти и мгновенно прячет его обратно. Я уже знал его историю – однажды в туалете, когда мы сидели лицом к лицу, я опознал в нем не психа и спросил в упор: «Почему вам ничего не колют?» Он побегал глазами по сторонам в поисках видеокамер, не обнаружил их, но на всякий случай шепотом сказал: «Я тоже вижу, что вы не псих. Извините, что я вас не читал, но знаю, что вы писатель. А тут поговорить совершенно не с кем, поэтому я вам откроюсь…» И рассказал, как попал сюда. Несколько лет назад он потряс научно-психологическую общественность своей революционной «Общей теорией жалоб». По этой теории, все наше поведение обусловлено нашими «Ж-П» (жалобами прямыми) и «Ж-К» (жалобами косвенными). При этом «Ж-П» – это жалобы на конкретные обстоятельства, мешающие достижению наших целей, а «Ж-К» – жалобы на правительство, климат, эпоху, наследственность, социальный строй и соседей по дому или даче. Защитив этой теорией докторскую и получив профессуру в крупном московском университете, N. стал внедрять свой метод психоанализа самым радикальным способом – ставил «неуды» всем студентам, которые оспаривали непогрешимость его теории цитатами из сброшенных им с пьедестала Зигмунда Фрейда, Владимира Леви, Абраама Маслоу, Бориса Ананьева или Эрнста Вебера. Но студенты – народ озорной, один из них опубликовал во всех социальных сетях – Фейсбуке, ВКонтакте, Твиттере и т. п. – совершенно другую, издевательски-матерную расшифровку терминов «Ж-П» и «Ж-К», и эта расшифровка вместе с кличкой Макс Жо-Пэ Фрейд так прилепились к N., что он, рассвирепев, вычислил автора этой публикации и добился его исключения из университета. Оно бы и ничего – ну, что может сделать профессору исключенный студент? Но на беду моего соседа, этот мерзавец оказался любимым племянником крупного вора в законе, который поклялся рассчитаться с профессором. А от воров в законе не прикроешься ни профессорским званием, ни связями с высокими чиновниками. Вот и пришлось Максу N. попросить убежища у своего бывшего однокурсника Мирона Браузера и закосить психа в нашу лечебницу с одной-единственной привилегией – никаких уколов…

Оглушительный трезвон прервал мои размышления. Обед? По моим ощущениям, что-то рановато. Но психи на койках зашевелились, медленно поднимаясь в своих бледно-зеленых, успокоительного цвета пижамах и суя ноги в тапочки. Мы с профессором тоже поднялись. Прием пищи, как я уже сказал, обязателен. Лотошники прекратили игру в лото и первыми пошли к двери в коридор. Остальные – и я в том числе – двинулись за ними, соблюдая полную тишину. В коридоре вдоль стен стояли санитары, мы прошли меж ними, не отрывая глаз от пола. Те, кто осмелится взглянуть санитару в глаза, отошли, ясное дело, от психотропных лекарств, их немедленно выводят из строя и тащат в ординаторскую.

В столовой четыре длинных дубовых стола со скамьями по обе стороны и четыре окна раздачи пищи. Но, как ни странно, эти окна еще закрыты. Это возбудило психов – зачем нас сюда привели раньше времени? Впрочем, все тут же и объяснилось: на противоположной от окон раздачи стене включился телеэкран, висевший под потолком на кронштейне, на нем возник Георгиевский зал Кремля, а в двери нашей столовой появился сам доктор Браузер.

– Садитесь! Все сели по своим местам! – объявил он. – Тихо! Сейчас президент Путин выступит с обращением к Федеральному собранию. Полная тишина!

Я вспомнил портрет Путина в кабинете Браузера и то, что у Браузера мать кореянка. Судя по тому, зачем нас, психов, привели сейчас в столовую, она наверняка из Северной Кореи.

Мы сели на свои места за дубовыми столами и повернулись лицами к экрану. На нем распахнулись высокие и расписанные золотом двери Георгиевского зала, и закадровый голос диктора торжественно объявил:

– Дамы и господа! Президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин!

Все сидевшие в столовой тут же встали, полагая, наверное, что президент войдет сейчас прямо к нам. Но тут, слава богу, экран показал общий план Георгиевского зала – там девятьсот с лишним руководителей страны тоже встали и зааплодировали.

Президент вошел в Георгиевский зал, подошел к трибуне, стал на фоне двух огромных флагов России, жестом попросил сесть всех стоявших в зале.

Вместе с ними уселись и мы.

Президент кашлянул в кулак и сказал:

«Уважаемые члены Совета Федерации, депутаты Государственной думы, граждане России! Сегодняшнее послание будет соответствовать времени и условиям, в которых мы живем…»

Я посмотрел на доктора Браузера, но по его гладкому лицу было невозможно определить, понял ли он, насколько далеко зашел в своем рвении показать выступление президента в условиях, в которых мы тут живем. Скорей всего, нет…