Управление - [186]

А долго это уже и не продлится; новый гипс матери выглядел далеко не так грозно, как первый.

– О, Хелена, – сказала она без всякого приветствия, – ты как раз могла бы принести мне таблетки и стакан воды. – В руке она держала модный журнал. В комнате было светло, но в воздухе пахло сыростью.

Хелена не сдвинулась с места.

– Отец велел тебе вставать как можно чаще.

– Твой отец – деспот, – возразила мать и махнула журналом в сторону бельевого комода. – Там все написано. Мне нужны две голубые, квадратные, и одна белая, круглая.

– Чрезмерный покой вредит заживлению. Кость нужно нагружать, иначе она неправильно срастется.

– Да-да. Приму таблетки и встану. Без них у меня кружится голова. Постой! – Мать повернулась, осторожно достала фарфоровую чашечку, стоявшую на тумбочке между пустыми кофейными чашками и стаканами с водой, и протянула ее Хелене. – Лучше всего положи туда таблетки.

Хелена взяла чашечку, в нерешительности держа ее в руке.

– Интересно, что бы сказал папа…

Мать раздраженно вскрикнула, схватила подушку и швырнула в Хелену.

– Ах ты, папенькина дочка! Вот и стала бы врачом, раз знаешь все лучше всех! – Затем она обессиленно опустилась назад и застонала: – Я и так встану. Потом. Как только приму эти чертовы таблетки, понятно? А вообще, можем вместе спуститься в гостиную и глянуть, что показывают по телевизору.

Хелена подняла подушку, которая ее едва коснулась, и положила обратно на кровать.

– Ладно, – сказала она, не желая спорить, и подошла к комоду, на котором стояла целая батарея небольших пузырьков с лекарствами.

Поставила чашку, подняла пузырьки и изучила этикетки.

– А как же зеленые таблетки?

– На вечер. Чтобы я лучше спала.

– Две голубые? – Хелена отвинтила крышечку.

– Да, две. И одну белую.

Хелена достала две голубые таблетки и опустила их в чашечку, которая при этом звонко зазвенела, словно колокольчик. Когда добавила к ним белую таблетку, та выпрыгнула из чашки, покатилась по комоду и исчезла в щели между мебелью и стеной, прежде чем Хелена успела ее поймать.

– Вот же черт! – выругалась Хелена и сделала шаг назад. Но таблетку больше не было видно. Комод всем основанием стоял на полу; все, что попадало в щель, можно считать потерянным.

– У Ирмгард вчера тоже так чуть было не случилось, – прокомментировала мать с кровати. – Может, мне все-таки стоит использовать что-то другое вместо этой чашки.

Ирмгард – медсестра, ухаживающая за ней в течение недели; измученная, тощая женщина с длинными седыми волосами, которую Хелена видела лишь однажды, мимоходом.

Хелена принесла ей голубые таблетки со стаканом воды и сказала:

– Подожди, я отодвину комод.

– Глупости! – возразила мать, держа в руке голубые таблетки. – Просто дай мне другую. Все равно она теперь грязная.

Хелена осмотрела комод и уже наполовину была готова отказаться от своей затеи. Эта вещь сделана еще при императоре и казалась эдаким колоссом. Изначально его изготовили для ее прабабушки – из светлого дерева, что в то время было совершенно немодно.

– Пусть этим займется отец, когда вернется, – сказала мать, запивая таблетки, и добавила: – Для женщины слишком тяжело.

В некотором смысле это замечание послужило стимулом.

– Еще посмотрим, – заявила Хелена и принялась перекладывать медикаменты в другое место, вытащила ящики с содержимым и поставила их в угол, чтобы комод стал как можно легче.

– Хелена! Что ты делаешь?

– Всего лишь нужно его немного пододвинуть, – упрямо объяснила Хелена, уперлась в стену, просунула обе руки в щель между комодом и стеной. – Не по лестнице же спустить.

Она потянула изо всех сил, но комод ни на миллиметр не сдвинулся с места.

– Ты надорвешься, – пророчила мать.

– Если бы ты встала, как велел отец, и сама взяла свои дурацкие таблетки! – фыркнула Хелена и попробовала еще раз, изо всех сил, которые смогла собрать, и со всей яростью, вдруг вспыхнувшей в ней.

Комод рывком сдвинулся вперед, открывая темную щель в пыльный забытый мир. Хелена заглянула внутрь и действительно заметила что-то светлое, круглое, лежащее на полу. Таблетка! Опустилась на колени рядом с щелью, сунула руку и нащупала ее.

– Только не думай, что я ее приму, – пробормотала мать. – Однозначно нет.

Хелена схватила шарик, но рядом нащупала что-то еще, бумажное. Зацепила и то и другое и вытащила.

– Что это?

Бумага оказалась письмом, пыльным и пожелтевшим. Хелена сдула пыль, подняла конверт на свет. Он был запечатан и аккуратным почерком адресован Хелене Боденкамп, Веймар, Свен-Хедин-штрассе, 19, Германия. Сверху приклеена иностранная почтовая марка, из Голландии.

Она перевернула конверт, чтобы посмотреть отправителя, и прочитала: Рут Мельцер, Йоденбрестрат, 112, Амстердам, Нидерланды.

55

– Письмо от Рут!

Хелена снова перевернула конверт, посмотрела на почтовый штемпель. 5.5.1935.

– О боже.

Поспешно разорвала конверт, вытащила письмо. Один листок, исписанный мелким ровным почерком Рут.

Амстердам, 4 мая 1935 года

Дорогая Хелена!

Продолжаю писать тебе, поскольку папа считает, что, вполне возможно, ты получаешь мои письма, а я твои – нет, потому что немецкая почта больше не отправляет письма евреям за границу. Хотя я не знаю, как они распознают такие письма, но, с другой стороны, я и представить себе не могу, что ты мне не отвечаешь; мы же были лучшими подругами, правда? Так что, пожалуйста, продолжай писать мне. Прежде всего, я бы хотела узнать, что стало с Подкидышем. Когда мы второпях собирались перед переездом, то кот спрятался и мы так и не смогли его отыскать. Я часто вспоминаю о нем.