Употреблено - [54]

– Можно, я их посмотрю? Фотографии Чейз, сделанные Натаном, добрым другом Наоми?

Взволнованная и слегка напуганная Наоми слабо, неуверенно кивнула, глядя на Аростеги расширенными от удивления глазами. Он наклонился к айпаду и принялся изучать фотографии – листал, увеличивал и рассматривал пристально, как эксперт.

– Что ты видишь? – спросила Наоми.

– Вижу, что Аристида Аростеги очень скоро уличат во лжи, поэтому он, пожалуй, расскажет все своей духовной матери прямо сейчас, – ответил профессор, не поднимая головы.

– Что за ложь?

– Да, именно это и нужно знать духовной матери. А процедура саморазоблачения ее не интересует? Например, священник, которого я знал в детстве, его преподобие отец Дроссос – страшный человек, – интересовался именно механизмом – одержимо и даже, пожалуй, болезненно. Конечно, по причинам объяснимым и весьма неприятным.

– Что ж, твоя бывшая студентка Чейз Ройфе в конце концов раскроет Натану твои секреты, он расскажет мне, а я – всему миру.

Аростеги взглянул на нее с благодарной улыбкой.

– Очень хорошо, другого от Наоми, духовной матери, я и не ждал. – Профессор положил айпад на обе ладони и протянул ей, чуть склонив голову, будто ритуальное блюдо или японскую визитку. – Но секреты уже раскрыты без всяких слов, и все они здесь.

– Детишек думаешь когда-нибудь заводить, а, Нат?

Они сидели рядом в замощенном необработанным камнем патио, обозревая сверху узкий длинный бассейн и затейливый, заросший, тоже выложенный камнем пруд – логово наглых карпов кои. За прудом стоял флигелек со сланцевой крышей, весьма аутентичный с виду – словно ему было лет сто, – а над ним возвышался безликий, унылый многоквартирный дом. Натан прикидывал, впрочем, без особого интереса, сколько жильцов следит сейчас за ними в бинокли и телескопы. Он слышал журчание маленького искусственного ручья или водопада, но не видел его со своего места, а сидели они под большим полотняным садовым зонтиком с тиковой стойкой, выраставшей из уплотненного прокладкой отверстия в центре стола, тоже большого и тикового. Маленькая беспокойная азиатка принесла им кофе, орешки и ягоды в мисочках.

– Понятия не имею, Барри.

– Ну постоянная подружка-то есть у тебя, м-м?

Солнце стояло в зените, пекло, и Ройфе нацепил сверху на очки поляризационные солнцезащитные накладки – еще больше, чем сами очки; нижней хромированной кромкой накладки врезались в дряблые щеки доктора.

– Типа того.

Ройфе теребил в руках шляпу Tilley цвета хаки с отверстиями для вентиляции – сгибал и разгибал поля, мял тулью, деформировал, надевал на голову, снимал.

– Что я слышу? Сексуальная амбивалентность? Знаешь, не так давно была мода – терапевты стали заниматься сексотерапией. Правильно ли это, не знаю, но только баловались этим вовсю. Психопатологию можно на раз определить. Я не стал в это встревать. А мои коллеги поимели много проблем. Потому что браки знай себе разваливались.

– Амбивалентность, точно. Но сексуальной я бы ее не назвал.

Голубика оказалась очень вкусная, а вот малина – мягкая, вялая и кислая.

– Не хочу обязательств, вот в чем проблема, по-моему. Не то что обязательств в отношении определенной женщины, скорее в отношении определенного будущего. Банальненько, короче, ничего необычного. – Натан покрутил диктофон, желая удостовериться, что уровень записи звука достаточный, ведь в разгар дня улица шумела вовсю. – А возвращаясь к психопатологии, хочу поинтересоваться, что у вас тут все-таки за дела? Вы вроде как мозгоправ у собственной дочери?

Ройфе фыркнул и налил себе еще кофе трясущейся рукой, расплескав немного на шляпу, которая лежала теперь рядом с его чашкой.

– Ну не нахал, а? Что ж, для начала расскажу, каков мой подход к отцовству. Я от природы аналитик. Я беспристрастный. Таким уродился, ничего не поделаешь. Это не значит, что я бесчувственный, хотя моя несчастная жена, царствие ей небесное, тут, наверное, поспорила бы. Но что бы ты делал на моем месте, скажи на милость? Мы отправили ее во Францию, мы с Розой, с самыми лучшими намерениями, как ты понимаешь, учитывая, сколько это стоило. Чейз выросла такой умной девочкой, и как-то больше ее тянуло к Европе. К Штатам она была равнодушна, не вдохновляли они ее. Отчасти из-за языка. Конечно, в Штатах и на испанском многие болтают, но ей же хотелось все по полной программе – поехать в страну, где на английском не говорят вообще и культура сформировалась на основе другого языка. А потом была тема с квебекским. Рассказывала она тебе про это?

– Рассказывала.

– Ясно. Короче, мы отправили Чейз во Францию, и постепенно она перестала звонить, потом перестала писать, а дальше совсем замолчала. Никаких известий. Потом умерла Роза – такой вот страшный сюрпризец. Большой и толстый. Вообще моя старушка была в отличной форме – об этом можем потом отдельно поговорить, вдруг да пригодится тебе для книги, а с другой-то стороны, может, и ни к чему. Так вот, Роза умерла, а я даже не знал, как сообщить Чейз. Тогда я связался с этим перцем Аростеги, и очень мне от него не по себе стало. Вот я и полетел в Париж ее искать и наконец-таки нашел с помощью одного паренька, студента Эрве Блумквиста – ну и имечко, еле выговорил, – ее однокашника. По-моему, Чейз с ним жила. Произошла с ней какая-то травматичная история, после чего она бросила отличную квартирку на Левом берегу, которую мы ей нашли, и переехала к этому Блумквисту. Наверно, норвежская фамилия или шведская, но мне он показался самым что ни на есть французом. Ну знаешь, такой хлыщ, притом с гонором, но в конце концов нормальным парнем оказался, помог мне. Словом, надо сказать, в общем и целом неплохой малый. Без него бы она точно пропала. Может, захочешь и с ним повидаться, узнать, как он смотрит на всю эту сорбоннскую заваруху. Для книги пригодится.