Употреблено - [46]
– Чем же вас так пугал французский язык?
– Французский я изучала в Квебеке, когда была студенткой Университета Макгилла в Монреале. Мне страстно хотелось овладеть квебекским диалектом, усвоить этот изумительный, причудливый архаичный выговор, который после Великой французской революции уцелел только в Квебеке. Но в Университете Макгилла преподают и общаются на английском, поэтому квебекский диалект я изучала на улице. Даже еще хуже, ведь лето я проводила в маленьких городках, где квебекский диалект уж совсем ядреный, в Монреале такого нигде не услышишь. Я хотела говорить на первобытном французском и получила, что хотела.
– А почему вы этого хотели? Любопытно.
Чейз хихикнула, а потом, к великому удивлению Натана, полезла в зеленую кожаную сумочку, лежавшую рядом, достала суперсовременные маникюрные кусачки и принялась подрезать ногти. Кусачки были из матовой стали, их рифленая ручка повторяла контур пальца, а подвижные улавливающие пластины напомнили Натану предохранительные щитки локомотива. Молодой человек почти не сомневался, что это те самые кусачки, которыми Чейз пользовалась ночью в спальне, хотя отчетливого их снимка не сделал. Девушка держала кусачки на уровне переносицы и с озорством поглядывала на Натана поверх них.
– В лингвистических поисках выразился мой юношеский бунт, направленный в основном против отца. А отец обратил мое оружие против меня же – решил отправить учиться в Сорбонну с этим моим выстраданным французским. Все смеялся – квебекский, мол, вообще не французский, попробуй заговорить на нем в Париже и увидишь, что я прав. Мне предстояло слушать курс без преувеличения самых передовых ученых, писавших на французском, – конечно, я испугалась. Американская еврейка из Торонто, говорящая на плохом, уличном квебекском диалекте.
– А что вы должны были изучать? И кто эти ученые?
– Философию консьюмеризма. Филокон, как говорили студенты. Припоминаю, что на французском это звучит несколько неприлично, если произнести определенным образом. Вы говорите по-французски?
– Да нет. Но читать с грехом пополам могу. У нас вторым языком обычно выбирали испанский. Так что за ученые читали филокон?
– Аристид и Селестина Аростеги. Слышали о них? Супруги. В научном мире к ним неоднозначно относились. Ай! – Чейз замахала рукой, взяла палец в рот, пососала. – Больно как!
– Что такое?
– Прищемила палец. Наверное, вот этой пластиной. Видите? Чтобы вытряхнуть обрезки, ее нужно отодвинуть. И ногти не летят во все стороны, когда стрижешь. Раньше такое не было предусмотрено. “Салли Хансен”, нержавеющая сталь. Ой, кровь…
Тоненькая струйка крови текла, извиваясь, по безымянному пальцу Чейз. Она размазала кровь о средний палец, а потом взяла оба в рот и принялась сосать, глядя на свою руку.
Похоже, Чейз разработала хитроумный план, может, даже вместе с отцом. Наверняка они нашли Натана в интернете и каким-то образом связали с Наоми и ее затеей с Аростеги. Порой, под настроение, Наоми очень даже неосмотрительно вела себя в Сети, хотя прекрасно знала и о судебных исках, возбуждаемых против пользователей “Твиттера”, и об агрессивных нападках на фейсбукеров. А еще кусачки, кровь… Прекрасно разыгранная миниатюра, и совершенно невозможно поверить, что здесь имели место бессознательные действия, подтверждающие наличие у Чейз психической патологии. Однако отводилась ли и ему роль в этом спектакле, или его всего лишь выбрали зрителем?
– Так вы это сделали? Поехали? Слушали курс Аростеги в Сорбонне?
– Да-да, поехала. Пробыла там с ними два года. Слушала и много других курсов, но в основном их. Аростеги.
– А что же ваш французский? Над вами действительно потешались? И говорите ли вы теперь как парижанка?
Чейз уронила руки на колени, многозначительно вздохнула, а затем – контрапунктом – рассмеялась.
– Я теперь вообще не говорю на французском. Ни в каком виде. Совсем.
– Правда? Почему же?
– Наверное, просто все забыла. Уже целый год, как я уехала из Парижа.
Чейз встала, отряхнула платье, грациозно опустилась на пол и принялась перебирать ворсинки ковра, будто высматривая вшей.
– Уронила несколько обрезков, когда показывала вам, как отодвигается пластина. Отец непременно углядит. Я зову его Рентгеном. Он все сечет. Ща бы папа посмотрел…
К концу этого маленького монолога Чейз умело и забавно пародировала доктора Ройфе, его манеру говорить и двигаться, копировала очень точно его развязные, небрежные жесты и нарочито грубоватую речь. Затем она медленно поднялась на ноги, опершись на столик, встала рядом с Натаном и, держа в согнутой ладошке невидимые обрезки ногтей, осторожно покачала рукой вверх-вниз, будто взвешивала их.
– Все собрала? – спросил Натан.
Ему ничего не оставалось, как подхватить импровизацию Чейз и тоже играть в Ройфе.
– Кажется, все, – пропела Чейз сладким голосом. – Да, точно все.
– Чейз, а вы следили за историей Аростеги?
– Как же это?
– Ну, в интернете, например.
– Я обнаружила, что интернет – место очень даже стремное. Особенно для детей. И больше туда не хожу.
– Но вы не ребенок.
Она рассмеялась.
– А в интернете непонятно, ребенок ты или взрослый. Эй, вы слыхали о 3
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.