Употреблено - [29]

– В заключении, Натан. Приходите, когда будет на то воля.

Наконец Натан разместил на полу свой арсенал и поднял голову, но женщина уже исчезла, ему оставалось только вспоминать очертания ее лица и гадать, мог ли он ей понравиться. Натан сел в указанное кресло. Странное поведение Чейз воодушевило его, кажется, он все-таки напал на что-то с этим Ройфе, совсем не таким интересным, как Паркинсон.

Доктор появился из застекленных дверей, выходивших в мощенное плиткой патио. Ройфе повернулся, закрыл слегка дребезжащие створки на щеколду и протянул руку Натану, поднявшемуся ему навстречу. После рукопожатия они сели, Ройфе – на диванчик.

– Натан.

– Доктор Ройфе.

– Пожалуйста, зови меня Барри. Мне всегда казалось диким, что американцы до самой смерти именуют экс-президентов “мистер президент”. Я отошел от дел.

– Если не считать… Чейз?

Ройфе был озадачен.

– Чейз?

– Девушка, которая усадила меня в это кресло. Сказала, что она ваша пациентка.

Ройфе согнулся пополам, лег грудью на колени. Натан даже перепугался – уж не сердечный ли приступ? – но доктор выпрямился, сморщившись от беззвучного смеха. И только через пару секунд раздался хохот – звучный, заливистый, искренний, изрытый влажными хрипами.

– Что ж, – Ройфе все еще трясся от смеха, – можно и так сказать.

– То есть она не пациентка?

– От этой девушки, кто бы она ни была, никогда не знаешь чего ожидать. Но такого я еще не слышал. Нет, не пациентка. – Ухватившись за колени, Ройфе подался вперед, ближе к Натану. – Она моя дочь, Натан. Конечно, в каком-то смысле родители всю жизнь ставят детям диагнозы, тебе не кажется? И метафорически она, пожалуй, имела право это сказать. Но такое все-таки впервые слышу.

– Она живет с вами? – Натан посчитал, что, учитывая экстравагантность ситуации, можно и об этом спросить.

Ройфе разжал руки и откинулся на диванные подушки.

– Это и есть начало интервью, я полагаю? И весьма искусное начало. Новый вид искусства – брать интервью. – Доктор махнул рукой в сторону чемодана. – Там твой фотоаппарат? Ты сказал, ты фотожурналист. Хорошее слово. Фотожурналист.

Натан опрокинул и расстегнул чемодан, набитый объективами, вспышками, скрученными кабелями, чистящими салфетками. Вытащил “Никон” с объективом 24–70 миллиметров, похожий на голову носорога, из специальной ячейки с мягкой подкладкой и покачал в руке.

– “Никон”, цифровой однообъективный зеркальный фотоаппарат, если вам это о чем-нибудь говорит. То есть в видоискатель вы видите в точности такую же картинку, как видит объектив. Они уже давно появились, поначалу, конечно, пленочные, теперь цифровые, а это последняя ипостась. Ну, почти. Когда бюджет ограничен, за новыми технологиями поспевать сложно. Он тяжелый и, вполне вероятно, уже устарел. Только он об этом не знает. Но, может, вам неинтересно?

– Да ты что! – Ройфе протянул к “Никону” руку. – Я в свое время был страстным любителем фотографии. Правда, с цифровыми дела иметь не приходилось. – Натану ужасно не хотелось давать доктору фотоаппарат, но он заставил себя. – Может быть, ты, Натан, сможешь меня чему-нибудь научить. Как говорится, услуга за услугу.

Натан всегда беспокоился, когда его техника попадала в чужие руки, и теперь, чтобы отвлечься, занялся диктофоном, который разместил на стеклянном чайном столике. Безумно дорогой швейцарский Nagra с радиокачеством звука, конечно, излишество для пишущего журналиста – хотя в чистом виде таких уже не существует, – но Натан увидел его в магазинчике электроники в цюрихском аэропорту и не устоял. Для них с Наоми техника была вопросом профессионального престижа, и Натан знал, что Наоми никогда в жизни не предпочтет “Никону” айфон – до тех пор, пока айфон не признают профессиональным инструментом. Слишком ненадежно, к тому же чувствуешь себя пижоном. Натан раздумывал, какой микрофон использовать: кардиоидный стерео хорош, если хочешь записать и голос говорящего, и окружающие звуки (что было бы кстати, останься Чейз с ними), а моно подходит для целенаправленной записи голоса, без посторонних шумов, – и краем глаза наблюдал, как доктор неуклюже ковыряет бленду объектива, пытаясь снять с него крышку.

– Хотите убрать крышку? Нажмите вот здесь, посередине. Там пружинка.

Ройфе усмехнулся, снял крышку. Натан передвинул рычажок автоматической регулировки усиления с боковой стороны диктофона в положение “включено”, чтобы не отвлекаться, регулируя уровень записи звука вручную. Доктор тем временем, быстренько изучив множество кнопочек, рычажков и переключателей “Никона”, ухитрился включить фотоаппарат, и не успел Натан глазом моргнуть, как Ройфе уже снимал его, то выдвигая, то задвигая зум, вне себя от радости, словно ребенок.

– Работает, – резюмировал Ройфе, после того как зеркало поднялось и опустилось со щелчком раз тридцать. – Фотоаппарат – он и есть фотоаппарат. Посмотри-ка. Это ты, прямо на маленьком экранчике сзади. М-м-м… Чуток мрачноватым получился. Видишь? В глазах что-то такое…

Ройфе передал Натану “Никон”. Из вежливости нужно было оценить творчество доктора. Да, он прав. Натан и впрямь вышел каким-то недобрым, подозрительным, хотя и не лишенным зловещего очарования.