Упадальщики. Отторжение - [2]

Глава 2. Идентификация раздора

Саймон явно чего-то ждал.

– Я жду благодарности. Не подведи, малышка,– прошептал он, обращаясь к лежащей у его ног Ромуальде, которая всё ещё задыхалась.

В этот момент он явно переживал чувственный пик сродни оргазму.

– За что я должна тебя благодарить?

Получив ответную дерзость, на которую он рассчитывал, Саймон мастерски разыграл карту справедливого гнева. По-зверски агрессивно, он схватил Ромуальду за волосы и приподнял её голову, с целью добиться зрительного контакта между ними. При наличии крови, данная картина из мира людей ничем не отличалась бы от той, которую снимают для Animal Planet в мире диких животных. Это был хищник, терзающий свою жертву.

– А что сейчас произошло? – спросил он, смакуя каждое слово.

Будь его воля, он говорил бы не умолкая, однако для того, чтобы разумно выразиться много слов не требуется. Рядом с Ромуальдой, его посредственный словарный запас и вовсе мельчал. Сохраняя бдительность, он не выходил за пределы привычных речевых оборотов и проходил один и тот же лексический путь, как протоптанную им безопасную дорожку. Коренные изменения смысловой подачи, транслируемой Саймоном без устали и логических пауз, произошли в период его очередного экзистенциального кризиса. Именно тогда он нашёл близких по духу людей, которые сразу же стали его лучшими друзьями. Мощное влияние на его сознание со стороны небольшой группки подозрительных людей было невозможно не заметить. Прежде скудная лексика Саймона обрела неожиданное развитие и подчас гротескную форму. Его достижением было то, что он всего лишь повторял всё, что слышал от тех, кого хотел слушать.

Саймон явно упивался сладостью доминирующего положения над женой, ставшей для него главным противником в жизни. Слабое положение Ромуальды оказалось сродни джекпоту, сорвать который мог тот, кто в результате гарантированно почувствовал бы себя счастливчиком. Куш такой величины давался Саймону всего пару раз за десятилетие.

Он тряс Ромуальду излюбленным способом, «взбадривая одуревшую жёнушку» для качественного продолжения их дальнейшего диалога. Только так, по его глубокому убеждению, он мог добиться нужной ему концентрации её внимания.

Вопреки обыкновению, Ромуальда не чинила активного физического сопротивления. Она смотрела мужу в глаза, демонстративно подтверждая безжалостную истину – страшно было скорее ему, чем ей.

– Да, формально ты меня спас, – ответила она, срывая голос от напряжения, – но перед этим ты выпустил на божий свет свою маниакальную сущность.

– Да, я спас тебя, – растягивая каждый слог, напевал Саймон, – и неважно, как я это сделал.

Своими руками он жёстко дёргал голову Ромуальды, имитируя утвердительный кивок. Только таким способом он мог получить её согласие.

– Спасибо, – нехотя и достаточно грубо произнесла Ромуальда.

Саймон ощущал едкую концентрацию лжи, стремительно расползающейся в пространстве вокруг них, но навязанная им игра продолжалась.

– Нет! Волшебное слово!

Ромуальда знала много «волшебных слов», но Саймон всегда хотел слышать в свой адрес лишь одно из них:

– Благодарю.

Это доставляло ему неведомое для неё и особенное для него удовольствие. Банальное слово, куда более банальное лицемерие, и повторяющиеся ситуации, когда он агрессивно выпрашивал слова благодарности, одобрения и согласия – всё это давало ему кратковременную экстатическую встряску.

– Теперь ты должна добиться моего прощения.

Да, он никогда не мог остановиться. Последняя фаза любого их с Саймоном конфликта считалась самой ненавистной для Ромуальды, поскольку запросы Саймона провоцировали у неё натуральные приступы тошноты. С другой стороны, эта фаза давала ей своеобразную перезагрузку и Ромуальда могла выступать против агрессора с новыми силами, каждый раз появляющимися непонятно откуда.

– Я должна молить о прощении? За что?

– Десять из тридцати пяти лет единственной и бесценной жизни я прожил с больной на всю голову женой. Мои лучшие годы смешались с дерьмом! Кто знает, что нас ждёт впереди, а я уже достаточно пострадал. Вопрос о том, кто над кем издевается, остаётся открытым, и будет висеть на твоей совести мёртвым грузом моей загубленной судьбы. Ты должна держать ответ за причинённое тобой зло. Вчера, сегодня, завтра – всегда, сучка! Всегда!

Прежде, Ромуальда соблюдала устоявшийся порядок выяснения отношений с мужем и в конце, после оскорблений и потасовок, просила прощения у Саймона с одной лишь целью – чтобы он отстал от неё и не вынуждал его добивать. В этот раз, из её уст вырвалось слово, перечёркивающее весь сценарий:

– Уходи.

Саймон был обескуражен. Новые условия игры он считал неприемлемыми. Ситуация вынуждала его либо отступить, либо действовать радикально, но ему было страшно двигаться в направлении, заданном другим человеком. Он не изменял привычке действовать только в том случае, когда имеет возможность предвидеть последствия собственного выбора. Отступление приравнивалось к унижению, причиняющему невыносимую душевную боль.

У двери, в момент, когда казалось, что он намерен уйти, Саймон остановился, и дал понять, что намерен остаться. Он был не в силах меняться сам, а уж тем более менять свои привычки.