Унтовое войско - [44]

Он вздрогнул, ему стало страшно, будто кто-то мог разгадать его замысел. Сердце екало, как загнанное. С палубы доносился хохот полупьяных маньчжур, занятых досужей болтовней. Караульный дылда сидел на витке каната и дремал, держа между ног фитильное ружье.

Соломенные паруса скрипели и шелестели под крепнущим ветром. Лошадиной подковой висел в темном пугающем небе месяц. Очирке показалось, что месяц улыбался. Дрожь в руках прекратилась.

…На палубе никто из маньчжуров не слышал ни сдавленного стона, ни всплеска упавшего за борт тела.

Министры Николая I попросили высочайшего приема, чуть ли не всем кабинетом. Они доложили царю о дерзновенном поступке генерала Муравьева, задержавшего в Иркутске экспедицию Ахтэ. «Не было заботы, государь, да вот видите как…»

Кабинет бы и сам мог… через военного министра распорядиться по делу Муравьева, поскольку генерал-губернатор Восточной Сибири был причислен всего лишь к должности корпусного командира. Но… военный министр побаивался этого «корпусного» и предпочитал действовать интригами.

Представ перед Николаем I, министры высказали разочарование и сожаление по поводу поступка Муравьева. У них от обиды даже бакенбарды отвисли как-то удручающе и на щеках проступили красные пятна.

— Этот поступок самовольный, ваше величество. Муравьев мнит себя высокоумным. Забрал в руки непосильную для себя власть.

Николай выслушал жалобу со вниманием и уставился холодными немигающими глазами на министров.

Прошла минута… Царь, не мигая, смотрел на военного министра. И пока тот не опустил веки, царь все смотрел.

Николай часто пользовался «гипнозом», принимая посетителей. В душе царь хотел походить на Петра Великого. По суеверным мотивам приблизил даже к себе князя Меншикова… Но что князь? Дряхлый старец, одна фамилия знаменитая.

Надо было «прорубать окно». Куда? А почему бы не в Тихий океан?

Император, всегда доверявший Нессельроде, заколебался. Лишить предерзостного генерал-губернатора должности и чинов? Но без Муравьева некуда «прорубать окно». Муравьев смелее графа, да и сидит ближе к Амуру. Знать, веские доводы у Муравьева, чтобы ослушаться…

— Оставьте, господа, это дело. Я верю, что генерал-губернатор прежде всего думал и заботился о государстве нашем, о его благе и процветании. До прибытия Муравьева в Петербург ничего решать не соизвольте.

Министры ушли, не солоно хлебавши.

Николай остался доволен собой и принятым решением. «За границей про меня пишут, что я холоден и жесток, — размышлял он, — да еще и злопамятен, что во мне живет единая страсть повелевать, что ум мой узок, а сердца вовсе нет. Что скажут вольнолюбивые иностранцы теперь? Какой им выйдет пассаж!»

В Охотском море пути Невельского, Муравьева и генеральского адъютанта долгое время никак не могли скреститься.

Адъютант прибыл в Охотск в нужный день, а порт был закрыт льдами. Но вот и лед расчистился, а «Байкала» нигде не было видно.

Невельской явился в Охотское море с опережением всех сроков и отправился в Петропавловский порт, где и вручил ему начальник Камчатки злополучное письмо Муравьева о том, что разрешения от царя на исследование амурского лимана нет.

Невельской оказался смелее Муравьева. Он на свой страх и риск, закончив разгрузку транспорта, взял курс на юг… к лиману Амура. Его вера в то, что Амур судоходен в своем устье, была так велика, что он не посмотрел ни на что. Ждать год? А вдруг англичане опередят? Что тогда?

«Благо России куда выше и дороже личного блага, — думал Геннадий Иванович. — Будь, что будет».

Муравьев прибыл на берега Охотского моря в середине лета. Адъютанта в Охотске уже не было. Генерал на транспорте «Иртыш» выехал на Камчатку, а оттуда в Аян.

У Муравьева дня не проходило, чтобы он не вспоминал об устье Амура. А говоря об Амуре, он никогда не забывал про Англию.

«Не встала бы в устье Амура английская крепость, — беспокоился он. — А то английские пароходы пойдут по Амуру на Нерчинск и в Читу».

В Аяне его ждали письма от гражданского губернатора и подполковника Ахтэ.

Гражданский губернатор писал, что Ахтэ «в смятении превеликом, не ведает, как ему быть перед государем».

«Не ведает, — ухмыльнулся Муравьев. — Врет все. Донесенье уже фельдъегери привезли в Петербург. На высочайшее усмотрение… «Муравьев-де власть завысил, с указами его императорского величества считаться не соизволил».

«Поглядим, чем он меня умасливает»; Надорвал конверт, пахнуло духами, зашуршала атласная бумага с царскими орлами и штемпелем военного департамента. Представил себе галантного и надушенного господина с бутоньеркой и во фраке.

Ахтэ выдерживал в письме вполне деловой тон, но обращении не упомянул, что получатель сего послам; кавалер орденов и обладатель золотого оружия. «Считает, что дни мои сочтены. Щеголь столичный… Я еще всем вам покажу, кто я таков», — нахмурился генерал губернатор.

«У нас здесь только и разговору о вынужденном сидении. Не знаем, как и государю отписать, — сообщал глава экспедиции. — Принять такую ответственность на себя, ваше превосходительство, случай, не имеющий прецедента. У вас, должно быть, веская причина на то, о коей мы не наслышаны. Иные именуют ваше решение гражданским подвигом и крупным показателем духа инициативы и решимости, присущих только талантливым людям. Уповаем на то, что действия ваши не пойдут в разрез с интересами государя и отечества нашего любезного».