Университеты - [7]

– Я понял.

– Угум. А теперь, значица, патриотизм хоть с православием вместе на хлеб намазывай, хоть с демократией впополам с атеизмом, и не в России. Эко… Да, этаким манером можно патриотов любых… хм, конфессий к нам переманить. Надавит власть, так хоть выбор у студенчества и интеллигенции будет – молчать в тряпочку, в Сибирь да в солдатчину за свои убеждения, или к нам, в африканские кантоны.

– Не чувствуя себя при всём том предателем, – уточнил я.

– Не последний аргумент, – кивнул Мишка, – Есть ещё што в эту кучу кинуть?

– Промышленников на себя перетягивать, – озвучиваю очевидное, – Да не усмехайся ты! Студенты тебе што, не козырь?

– Козырь, – признал брат, – Ладно, ты прав. Обдумаем потом эту мысль основательней, пока соображалка што-то буксует.

Мишка снова взялся за муштру с картами и схемами, пытаясь за самый короткий срок вложить в мою голову колоссальный объём информации. Укладывалось… ну, в общем нормально, но мозги мои, тренированные более чертежами и формулами, да языками, осваивали знания не без скрипа.

– Всё, перерыв! – перервал я его пару часов спустя, чувствуя свою голову гудящим барабаном, – И как ты это в голове уложить только можешь?!

– Кому што, – философски пожал плечами брат, – Попробуй Евангелие со святцами наизусть заучи, да родовичей всех запомни до седьмого колена. Кофе будешь?

– Давай!

Приоткрыв дверь, Мишка кликнул Жюля и попросил сделать кофе, а я не сразу и понял, што говорил он на русском!

– Он… – начал я растерянно.

– Русский.

– Погоди… Жюль?! Он же…

– Потомок дезертира, – кивнул брат, – в четырнадцатом году, после Заграничного похода русской армии их мно-ого осталось[5].

– Вот это у нас резерв! – выдохнул я и поправился под полным скепсиса взглядом брата, – Потенциальный.

– Очень потенциальный, – кривовато усмехнулся тот, – скорее так… как ты там говорил? Агенты влияния, точно. И то…

– Хоть што-то!

Не ответив, Мишка только вздохнул, и стало ясно, что даже как агенты влияния потомки русских дезертиров достаточно сомнительны. Хотя с другой стороны – отбросов нет, есть резервы! Какие-никакие, а кадры! Можно, а значить – нужно проводить политику ассимиляции…

– … Егор! Егор!

– А?!

– Ушёл в себя, вернусь нескоро, – поддразнил меня брат моим же одностишием[6], сунув мне кофе, сваренный по всем правилам, крепченный до невозможности и одним только запахом дарующий бодрость.

– … твоё появление позволит нам усилить позиции русской и прорусской фракции, – втолковывал Пономарёнок, – нужно только сделать его не тактическим, единовременным, а стратегическим.

– Это как? – я даже чашку отставил, не представляя тактическое усиление имени себя.

– Ввести тебя не пешкой, а фигурой! По возможности, канешно. Для начала подвести тебя аккуратненько, без дипломатического скандала, даже и потенциального. Через Снимана…

– Стоп! – брат послушно замер, зная уже, что в такие моменты я ловлю идеи, и порой удачно, – А надо ли? Ты сам сказал – фигурой!

– То есть не через Снимана…

– Да! Обозначить себя как самостоятельного игрока, понимаешь? Крюгер со своей фракцией в таком случае если што-то и смогут предъявить, то не фракции, а лично мне! Я такой самостоятельный! Не Сниман и тем паче не наши союзники! Не тихий дипломатический скандал, связанный с моим укрывательством и прочим, а я сам так решил. Што он мне предъявит?

– Наизнанку вывернется, а не сможет, – чуть помедлив, ответил брат, расплываясь в злой улыбке, – Не обвинять же тебя в том, што ты не остался в России, когда тебя начали давить? Ха! Дельно! А вывернешься?

– Я-то!? – вскинувшись было, задумался, затарабанив пальцами по колену, – Хм… дипломатов нам всё равно не переиграть, да и авторитет Крюгера чуть ли не библейский, так што…

– … мы пойдём другим путём! – выдыхаю, поймав волну вдохновения, – Да! Дипломатический этикет, приёмы, пафосные рожи… не потянем, брат.

– Крюгер тоже не тянет, однако же его приняли, – парировал Мишка.

– На волне нашего общего успеха, – не оспариваю его, – а Сниман уже не потянет, так што…

– Да не тяни, чортушко!

– Есть идея, – щурюсь довольным котом, – точнее даже – идеи!

Глава 4

Князь Тенишев, Генеральный комиссар от России на Всемирной выставке в Париже тысяча девятисотого года, будучи в настроении самом благодушном и премного довольный неизменным триумфом Русского павильона (в коем была и его немала заслуга), изволил лично экскурсировать небольшую группу репортёров и промышленников из французской провинции. Республиканцы по убеждениям, франки однако же с большим пиететом относятся к титулованной знати, и князь, не лишённый тщеславия, пользуется возможностью появиться лишний раз в прессе.

Ведя себя чрезвычайно предупредительно, и в то же время не умаляя достоинства дворянина из старинного татарского рода, Тенишев с большой живостью и экспрессией рассказывал гостям о русской промышленности и искусстве, показывая представленные на выставке образцы. Являясь человеком, сведущим в делах промышленности, и одновременно тонким ценителем искусства, князь производил самое приятное впечатление, и осознавал это. Осанистый, представительный, хотя и несколько огрузневший с годами, Вячеслав Николаевич в глазах французов само олицетворение если не России, то как минимум высшей российской аристократии.