Университетская роща - [7]

— Ну, это сказки, — рассмеялся Крылов. — Вы, не больно-то всему верьте. Даже вашим бывалым-хожалым. Город Томск — хороший город. Там живут, конечно, разные люди, но много добрых и умных. Вот и университет скоро там откроется…

— А кто это? — спросила Нюшкина сестра.

— Университет? — озадачился Крылов, как бы половчей объяснить непонятное слово. — Университет — это школа. Большая школа.

Для взрослых. Поучатся они годов пять — и врачами, докторами сделаются. Вас лечить смогут. Понимаете?

— Понимаем! Только у нас дохтура нет. Бабка Швейбиха есть. Дед Балюк зашоптыват. Я однова серпом ногу срезал, дак он зашоптал. «Кров, кров, бегла через ров. Рова не стало — и кров перестала», — сказал Федька, доверчиво глядя Крылову в глаза. — А еще он с лешими говорит.

— Ваш дед Балюк не лечит, а сказки рассказывает, Федя, — ласково тронул мальчика за плечо Крылов. — Тем более про леших и про чертей.

— А что, леших и чертей не быват? — замирающим голосом спросила стриженая девочка, застенчиво натягивая белый платочек на лысенькую, как после тифа, голову.

— Не бывает.

— А бабушка говорит — есть. В доме — домовой али дедушка-суседушка. В лесу — лесной. В воде — водяной, а в поле — полевой! Если огороды начнешь зорить, то придет полудница, старуха в лохмотьях и с клюкой, и уташшыт.

— А еще ходит Шулюкин, — несмело поддержала ее другая девочка, некрасивая, с застывшей в неестественном положении кривенькой шеей.

— Это еще кто такой? — весело удивился Крылов. — Что-то не встречался он мне раньше. Расскажи, милая.

— Он это… молодой такой, — послушно начала девочка. — Парень такой… В красной рубахе и синих штанах. Где хочет, там и вскочит. Когда святки, в куклы играть нельзя. Шулюкин-наряжунчик уташшыт. Все девчонки его боятся!

Крылов с жалостью смотрел на детей, сидевших полукружком возле него. Качал головой. Добро бы сеять в этих сердцах, а не сорняки предрассудков. И семена уж взращены, и светильники разума возжжены, да пахарей не хватает… Немного ныне наберется желающих нести светильник во тьму. Велика Россия, необъятна, сотней плугов не вспашешь, десятком светильников не разгонишь мрак…

«Бог даст, может, для этих-то ребятишек хоть что-нибудь переменится к лучшему. Им еще расти и расти», — попробовал утешиться Крылов, в который раз чистосердечно и неопределенно надеясь на светлое будущее. Без надежды, без веры он не мог существовать, иначе сама жизнь делалась непосильной, бессмысленной.

— Шулюкин — это тоже сказка, — вздохнул он. — Да вы не гневайтесь на меня! Я не против сказок. Только не надо всего на свете бояться. Человек сильный. Он силен разумом. Знаниями. Он сильнее Шулюкина, потому как сам же про него и сочинил, придумал. Уразумели, воробьи?

Дети нерешительно переглянулись; речи доброго дяденьки казались непонятными, пугали.

— Давайте я вам лучше кое-что покажу, — предложил Крылов. — Однако условимся: не только глядеть, но и помогать!

«Кое-что» оказалось для ребятишек чрезвычайно интересным занятием. Они охотно копали ямку, закладывали в нее угли из костра, сырой глиной обмазывали сплетенную барином узкогорлую корзинку, сажали ее в разогретую ямку, накрывали дерновиной…

Когда прутья сгорели и дым перестал клубиться, Крылов посмотрел на часы и торжественно сказал:

— Приготовьтесь, господа!

И лопаткой поддел дымящуюся дерновину.

Нетерпеливым ребячьим взорам открылся… обыкновенный горшок. Не очень ровный, не очень ладный. И все же они смотрели на него, как на чудо. Этот горшок был, конечно, лучше и пригожей, чем расписные городские, которые привозили с ярмарок в Успенку мужики. Потому что он был сделан их собственными руками.

— Ну как, нравится? — спросил Крылов, вынимая теплое издельице из ямки.

— Хороший! — хором воскликнула, как выдохнула, ватажка, и горшок заходил по рукам.

— Вот и добро, — потеребил бородку довольный Крылов. — Берите себе на память. А для бунии-бунии мы сейчас еще слепим. Да, Нюша? Повыше да пошире…

Второй горшок получился не хуже первого. Буния-буния укрепилась в нем удачно, словно век там сидела.

Дети помогли и с поливкой. Все подводы быстренько облазили, напоили растения. Даже маленькая Нюшка старательно ковыляла вслед за старшими, прижимая к груди кружку с водой.

— Спасибо вам, дорогие помощники, — похвалил Крылов. — А теперь давайте-ка поближе к костру. У меня каша знатная осталась, хлеб… Чай с душицей да с сахарком попьем!

Ватажка окружила обмякший костер, и на лесной поляне сделалось уютно, как в просторном доме.

Дети ели нежадно, степенно, как и положено в гостях. Деликатно поскребли дно котелка и, облизав струганые ложки-щепочки, отодвинулись от костра, показывая хозяину, что сыты и довольны.

Маловато каши, конечно. На девятерых-то. Крылов прикинул, чем бы еще угостить ребятишек. Вспомнил! Достал из узелка остаток колониального товара — кишмиша, подаренного ему на прощанье казанским аптекарем. Отсыпал каждому поровну в протянутые ковшичком ладошки.

И тут заметил ревнивый взгляд подошедшего незаметно Акинфия.

— Держи и ты, — сказал ему Крылов. — А это старику отнесешь. Да смотри, не обижай его. Я вижу. Старых да малых обижать грешно. Запомни, Акинфий.