Универсальное оружие - [8]

Если бы аниженщины могли понимать происходящее, они бы безмерно удивились внезапному увеличению своей поисковой группы. Агафон метался из угла в угол, от тумбочек к шкафам, от стеллажей к завалам, сначала терпеливо отодвигая и раскладывая, потом — пиная и раскидывая. Через двадцать минут ни одной полки, ни одного шкафа, ни одного темного закоулка в торговом зале не осталось не осмотренными — и всё тщетно. Костяной обладатель зонтика словно в воду канул.

Или…

Только не это!!!

Студент страдальчески взвыл: «Меня Броше теперь точно убьет!!!..», быстро выбрался задним ходом из-под стола и бросился к выходу, с кряхтеньем и оханьем растирая поясницу, заклинившуюся ревматической буквой «Г».

Больше этой треклятущей игрушке быть негде.

Появление на помойке студента ВыШиМыШи — скрюченного, покрытого пылью и паутиной, с дико вытаращенными глазами, что-то яростно бормочущего — не иначе, проклятия — напугало кумушек с мусорными корзинами и ведрами и разогнало по забору ребятишек, как дворовых воробьев.

Главное отличие воробьев от уличной детворы, как очень скоро выяснил Агафон, было в неспособности птиц комментировать происходящее.

После первых комментариев студент прикусил губу. При следующих — заскрипел зубами. От продолжения руки его сами по себе принялись искать не выброшенные обломки артефактов, а чего-нибудь потяжелее… И тут вступила тяжелая артиллерия в виде кумушек.

Этого несчастный студиозус вынести уже не смог. Красный, как перезрелый помидор, он вскочил и со страшным криком: «С мест никому не сходить, ничего не трогать, так взорвется, что клочки по переулочкам полетят — и я не виноват!» побежал в мастерскую.

«Только бы Броше не узнал, только бы не узнал, только бы не узнал!..» — твердил он всю дорогу туда и обратно, как заклятье. А когда вернулся с корзиной, то к ужасу своему обнаружил, что к мусорному двору нельзя было подойти: толпа горожан окружила все подходы и, возбужденно гомоня, крутила по сторонам головами.

— Что… там? — предчувствуя недоброе, вопросил Агафон у крайнего зеваки.

— Колдуна ждем. Обещал помойку взорвать, чтобы в соседний переулок всё улетело и за вывоз не платить, — охотно сообщил старикан. — Ты не видал его, часом?

Студиозус нервно хихикнул: «И Броше-е не-е у-у-узна-ае-ет… где моги-илка мо-оя…», втянул голову в плечи, отчаянно жалея, что невидимость в Школе пока не проходили, и стал проталкиваться к свалке.

Гомон при его появлении в районе предполагаемого эпицентра мусорного взрыва мгновенно стих.

— Ваше премудрие? Нам… это… отойтить? — крайне неохотно предложила толстощекая тетка в клетчатом платье, опасаясь, что будет не видно самого интересного.

— Зачем? — не поднимая очей, буркнул студент.

— Чтоб не забрызгало?

— Потом, — мрачно выдавил он и опустился на колени перед кучей мусора.

— А поздно не будет? — озабоченно подхватила молодуха в сине-красном переднике.

— Лучше поздно… чем слишком поздно… — болезненно скривился Агафон и скинул со спины корзину.

— А это с какой целью вы делаете? — с любопытством склонилась над ним чернявая коротышка, и тут же с десяток женщин присоединилось к ней.

— Образцы собираю, — угрюмо процедил он.

— Чего?

— Отчего?

— Для чего?

— Для… Эск… икс… иск-перемент проводить! — одолел малознакомое слово практикант и многозначительно нахмурился, полагая допрос оконченным.

— Иск…перемен?.. — недоуменно расширились глаза горожанок, уловивших только одно значение из сказанного и несказанного. — Так ить нетути их тут, перемен-то, ищи — не ищи. Мусорщикам-кровопийцам уже неделю не плочено, вот ничего и не вывозют они.

— Чего они не вывозят — я вынесу.

— А зачем? — не унимались соседки.

— Дома взорву!

Толпа благоговейно ахнула.

— А у нас когда взрывать будете? — толстуха воззрилась на студиозуса. — Я ить чего антиресуюсь… Нам мусорщикам-то платить за вывоз, али как?

Агафон окинул взором гору хлама и помоев высотой с ближайший дом, снова скривился от вони, и мстительно приговорил:

— Или как. И вообще…

Женщины намек поняли и отступили, и студиозус наконец-то принялся выискивать свое выброшенное полчаса назад добро.

Как ни странно, выбрасывание пошло добру на пользу: за время пребывания на помойке добро раздобрело, увеличилось в объеме, местами изменилось в цвете и фактуре, не говоря уже о запахе, и чтобы донести его обратно до лавки, понадобилась аренда еще двух корзин вместе с их владелицами.

Женщины вывалили свою ношу у порога, отказались от оплаты натурой и выскочили на улицу — только их и видели.

Дверь захлопнулась за ними с колокольным звоном, и Агафон, стиснув зубы, взялся за раскопки. Стараясь не дышать, не смотреть и не думать, он яростно принялся перетряхивать одну кучу за другой. Сине-зеленые искры вились над ними вместе с розово-желтыми шестикрылыми мухами, увеличиваясь и жирея на глазах. Запах, решив, что он тоже часть магии и должен соответствовать вывеске, начал овеществляться и настырно лезть в нос, глаза и даже уши так, что слезы лились градом. Картофельные очистки и банановая кожура зашевелились, силясь уползти куда-нибудь в темный уголок, чтобы слиться там в экстазе. Осколки домашней утвари надумали склеиться, но никак не могли договориться, во что — каждый настаивал на своей посудине, получая в результате то кружку с носиком и ручкой чайника, то тарелку, размером и формой напоминавшую кувшин. Единственным утешением для практиканта был зеленобулькающий прибор: теперь он не просто булькал и зеленел, а бурчал и гудел, деловито сотрясая подставку с тихим дребезжанием стеклянных частей. Доверчивые простаки, не посвященные в таинства магии и магов, увидев его, точно теперь выложат за любой товар на пару серебряных больше. Хоть за что-то Броше его похвалит…