Унивак-2200 - [4]

Чувства Харрисона молчали, но он знал, что те, другие, приближаются к нему. И тогда он закрыл глаза и погрузился в темноту — переполненную, тесную. В темноте раздавался голос, и это было странно, потому что раньше никаких голосов не было.

«Граждане второго сорта?» — спросил голос. И Харрисону почудилось, что он со всех ног бежит прочь из темноты, нет, не бежит — катится, бешено вращая колесами. И при этом катится воровато, украдкой, потому что, если его увидят — не избежать насмешек и глумления, потому что в мире людей он не человек, никто даже не помнит, что он когда-то был человеком. И ему думалось: «Как странно, как глупо… Ведь те, кто высмеивает и презирает меня, могут однажды оказаться на моем месте».

«Консерватизм, оставшийся в прошлом?» — спросил голос во мраке. И Харрисон обнаружил, что он уже не катится, а затаился в темноте — замершая от страха машина среди множества таких же замерших от страха машин. Он слышал глухое бормотание своих товарищей по несчастью и, хотя не мог разобрать слов, знал, о чем они говорят, и знал, что они скрываются от людей не только в темноте, но и во времени — в ушедшем времени, в прошлом. Вокруг было множество машин-изгоев, но были и другие, не машины, а лишенные возможности сдвинуться с места искусственные мозги. Они лежали на полках, и ровные ряды стеллажей тянулись во все стороны, насколько хватало глаз. Эти неподвижные вместилища разумов казались более довольными своим существованием, чем те, у кого были тела.

«Живые мертвецы?» — спросил голос. И едва он замолк, раздался другой: низкий, хриплый — он принадлежал механизму, стоящему рядом с Харрисоном. Для того чтобы быть человеком, сказал этот голос, мало обладать человеческим сознанием, человеческим разумом. Нужно еще и иметь человеческое тело, любить себе подобных, поглощать пищу; лежать на склоне холма, ощущая спиной неровности почвы, и видеть, как высоко над головой колышутся ветви огромного дуба, а еще выше по голубизне неба плывут облака; чувствовать крепкое рукопожатие друга и аромат рождественской елки, любоваться лилиями в пасхальную неделю… Низкий хриплый голос говорил еще долго, но Харрисон больше не слушал. То, о чем говорил голос, он знал и сам и не нуждался в напоминании.

Но так ли все сложится? Разве это неизбежно? Разве обязательно все должно закончиться этими старыми таратайками? Неужели люди не способны принять своих закованных в кибернетические тела соплеменников? Принять и видеть в них не мозги на колесах, не чудовищ, не напоминание о той судьбе, которая ждет каждого из них, но преображенных людей, единственное спасение человечества от вымирания? Ведь стать машиной не значит умереть. Против смерти все средства хороши. В смерти как таковой нет ничего плохого, но она сулит забвение, пустоту и небытие, а человек, без сомнения, имеет право в конце жизни рассчитывать на нечто большее, чем превращение в ничто.

Если только… Если только за гранью нас действительно ожидает небытие. А что, если нет? Вдруг после смерти начинается иная жизнь, и, не дав разуму умереть, мы лишим человека этой жизни? Но ведь нет же никаких, решительно никаких свидетельств, подтверждающих существование загробной жизни. Стоило Харрисону сформулировать эту мысль, как вокруг загомонили голоса — голоса тех, кто незримо присутствовал рядом.

Когда шум стих, он попытался продолжить свое рассуждение. Но в таком случае, думал он, все, что требуется — это исследовать возможность загробной жизни. Но как, каким образом? Как хотя бы подступиться к этому вопросу? Какой из научных подходов избрать, какой способ математической обработки данных применить? И как мы узнаем, верные ли критерии для численной оценки выбрали?

Харрисон отключил интегратор и обесточил рабочий пульт. Что толку от всего этого, подумал он. Разве возможна здесь стопроцентная уверенность?

Он встал — его била дрожь — и прошел в гостиную. Выглянул в окно, но теперь там было не на что смотреть: далеко внизу плыли облака, заслоняя пейзаж.

— Желаете выпить, сэр? — услужливо спросил Харли. — Мне кажется, вам необходимо выпить.

— Мне тоже так кажется, — признал Харрисон. — Большое спасибо.

Кибербармен не стал задавать вопросы — он и так знал, какой напиток желает получить хозяин. Харрисон взял свой коктейль и вернулся к окну.

Чепуха, думал он, старые предрассудки. Человек имеет право попытаться обрести бессмертие, если такая возможность есть. А она теперь есть. Да, быть может, люди ожидали от вечной жизни несколько иного. Но главное — она существует. И ее нельзя отвергнуть.

Расточительство. Смерть есть непростительное расточительство. Если даже не прибегать ни к каким иным доводам, бессмертие можно оправдать хотя бы с позиций экономики. Но какое бы решение ни примут в итоге, старые контраргументы все равно будут звучать, они не уйдут в прошлое. Не отключись он вовремя, и все доводы в пользу бессмертия были бы стерты в порошок, в ничто — и все благодаря червячку сомнения, который всегда был и всегда будет. Глупо было еще раз садиться за пульт, подумал Харрисон. Пустая трата времени. Решение задачи найдено и изменению не подлежит.