Унесенные за горизонт - [52]

Торжественная часть сменилась банкетом. Вокруг роились в основном люди военные, с орденами и знаками отличия. Женщин почти не было, и, когда начались танцы, меня приглашали наперебой. Станислав не отпускал меня и уверял, что я все танцы заранее обещала ему. Я была в ударе, много смеялась, говорила, что таких обещаний не давала, а он шутя обвинял меня в забывчивости. Разошлись с банкета почти на рассвете. Оказалось, Станислав, как и я, получил номер в «Астории» ― до гостиницы дошли вместе.

Я вошла в свой номер, подавлявший обилием бархата и позолоты, и долго наслаждалась ванной: дома мылись в тазиках, за занавеской, или ходили в баню. Не хотелось даже ложиться спать, хотя постель была царская. Вспомнила Есенина, который смог повеситься среди такой роскоши.

Утром, стоя перед зеркалом, критически отнеслась к своему туалету: голубая трикотажная юбка с гофрированными полосками, простая, голубого цвета майка, а поверх нее

― широкий коричневый ремень. Удивилась, как Станислав, несомненно, повидавший немало «шикарных» дам, мог весь вечер танцевать с такой несуразно одетой, в стиле 20-х, комсомолкой. Но другой одежды у меня не было ― пришлось отправиться на пленум ЦК водников в этой.

Станислав оказался там. Сразу подошел, сел рядом. Перекидывались шутливыми репликами по поводу неудачных выражений ораторов. Вдруг слышу:

― Слово предоставляется представителю Профинтерна.

Станислав поднялся и пошел к трибуне. Речь его, с приятным польским акцентом, была яркой и содержательной. Он говорил о значении интернационализма для борьбы трудящихся всего мира, о глубокой любви рабочих капиталистических стран к стране социализма, о стачках и забастовках в защиту нашей страны.

Председатель ЦК водников Иосиф Сигизмундович Юзефович подошел ко мне:

― Я вижу, оратор увлек вас, ― чуточку ревниво сказал он. ― Берегитесь, он поляк, а они коварны!

― Но вы сами поляк! И так обижаете свою нацию? ― отшутилась я. ― А кстати, какую работу он выполняет в «Профинтерне»?

― Секретарь секции.

― А фамилия и имя у него, конечно, ненастоящие?

― Да! Кстати, он просил дать ему машину ― посмотреть город. Хотите, поезжайте с ним, вам, наверное, тоже интересно? Мой шофер ― коренной ленинградец, лучше любого экскурсовода!

Как только Станислав сошел с трибуны и подошел к нам, Юзефович, уступая ему место, сказал:

― Сейчас на повестке выборы всяких комиссий, вам обоим это неинтересно. Поезжайте осматривать город.

― Большое спасибо! ― сказал Станислав. ― За машину и особенно за спутницу!

Мы побывали у дома на Мойке, где жил и умер Пушкин, у Эрмитажа, осмотрели памятники Петру и Суворову, знаменитых коней Клодта, полюбовались Невским и набережными Невы. В то время была еще карточная система, поэтому закончили нашу экскурсию в Интернациональном клубе моряков, на проспекте Огородникова, где нас накормили по талонам. Отсюда, несмотря на пронизывающий ветер, пешком отправились в «Асторию».

Станислав рассказывал о своей работе с моряками мира.

Он побывал во многих странах и городах, как правило, инкогнито, каждый раз под новым именем. Были и провалы. Сидел в тюрьмах, выходил и вновь принимался за ту же работу. По национальности поляк, но родился в Канаде, много лет жил в Америке и в Англии, учился у нас в Союзе, знал девять языков.

К концу нашей прогулки я почувствовала такой огромный интерес к этому человеку, такое восхищение его личностью, что меня охватил страх. Успокаивало, что вел он себя спокойно, не позволял никаких вольностей и двусмысленных шуток, которых было так много в начале нашего знакомства.

Вечером на ответном банкете в гостинице «Знаменская», который ЛВО дал в честь ЭПРОНа, мы не расставались и танцевали, танцевали без перерыва. Станислав стал теснее прижимать меня к себе, и мне это нравилось... Сознание, что эта встреча не кончится для меня добром, заставило собрать последние силы и, воспользовавшись предложением Юзефовича, уехать вместе с ним на его машине в «Асторию».

Сбежала с банкета в самый разгар веселья.

Утром, когда я чинно сидела на Пленуме водников, на соседний стул опустился Станислав:

― Почему вы исчезли с банкета? ― тихо спросил он.

― Заболела голова, и Юзефович предложил подвезти до гостиницы.

― Я вижу, он следит за вами, как родной отец!

― А он действительно относится ко мне, как к дочери!

― А как вы сейчас себя чувствуете?

― Хорошо! Выспалась, и все прошло.

― Да, у вас отличный вид.

― И настроение тоже.

Еще часа полтора мы послушали ораторов и, воспользовавшись перерывом, сбежали. Станислав подхватил было меня под руку, но его огромный рост мешал нам. Тогда, сняв перчатку, он взял мою ладонь, и, держась за руки, как дети, мы двинулись по пустынным улицам к Ленинградскому порту. Мы спешили рассказать друг другу про себя все, все... Он интересовался моими редакционными и личными делами. Когда услышал о муже и о дочке, со вздохом сказал:

― Самое тяжелое в нашей жизни подпольщиков ― это невозможность иметь семью!

― Но почему, ― наивно возразила я, ― если есть любимая?

— Мы, профессиональные революционеры, ― сказал он отвернувшись, ― не должны мучить своих любимых. Наша жизнь так неопределенна... По крайней мере, я не решался до сих пор... Может быть, потому, ― Станислав замолчал и серьезно поглядел на меня, ― что не встретил такую, как вы!