Унесенные за горизонт - [3]
― Молодец! ― похвалил Петр Петрович соседку. ― Хорошо справилась!
И вскоре ушел.
Мама долго не могла выбрать имя: одно ― носил мальчик-сосед, бывший, по ее мнению, хулиганом; второе ― принадлежало известному воришке; третье было неблагозвучным. Остановилась на Викторе. К тому же ей хотелось, чтобы «крестной» новорожденного была записана ее сестра, моя тетка Рая, но та учительствовала в деревне и приехать, конечно, не могла. Мальчика несла в церковь соседка, принявшая роды. Отец Александр отругал кумовьев за опоздание и сильно рассердился, узнав, что настоящая крестная отсутствует; с испугу соседка сначала забыла, как зовут крестную, а потом забыла выбранное мамой имя. Священник опустил крошку в купель и сказал:
― Нарекаю Александром!
Это имя было у него самое популярное. Так звали его самого, так звали начальника станции, а из двух престолов ― один был Александра Невского.
Когда маме сказали, что младенца нарекли Александром, она всплеснула руками и воскликнула: «Неужели будет, как Шурка Ястребов?!» Это был в нашем поселке самый хулиганистый парень.
Училась я в соседнем селе. Наша школа-девятилетка ― роскошный двухэтажный особняк с балконами и огромной террасой, «подаренный» советской власти миллионером Бахрушиным, ― размещалась в вековом парке на берегу залива Царицынских прудов. В моде было самоуправление школьников ― учителя власть не показывали, руководили тактично и незаметно[2].
Я была довольно невзрачной девчонкой, хотя слыла «острой на язычок», умевшей поддержать беседу и весьма начитанной по сравнению со сверстницами. Никогда не держала в руках словарей, но удивительным образом могла объяснить почти любое иностранное слово. И очень удивилась, узнав, что такие словари существуют. Подружка, Ира Анискина. предупредила меня, что кое-кто решил устроить мне «проверку». Я разозлилась ― ах так!
И вот однажды в перемену одноклассники окружили меня, у одной девочки в руках словарь.
― Что такое догмат?
― Собачий ход, ― без промедления ответила я.
― А что такое циник?
― Человек, который делает цинковую посуду.
Проверяющие засмеялись.
― А что значит, «он цинично рассмеялся?»
― Значит, что его смех был похож на звон жестяной посуды!
В эту минуту вошла в класс Екатерина Васильевна, преподавательница литературы.
― Отчего так весело? ― спросила она.
― А Рая говорит, что циник, это человек, делающий цинковую посуду.
― А что они меня проверять задумали! ― возмущенно закричала я.
― Нехорошо, ― сказала Екатерина Васильевна, обращаясь к девочкам, которые держали словарик, ― надо было это сделать не тайно, а совместно. А циник ― это человек, для которого нет ничего святого. Уверена, что Рая это знает!
В двадцать втором году я влюбилась в Васю Минина.
В восемнадцать он стал секретарем партийной организации железнодорожников, в которой состояли очень взрослые люди ― маститые машинисты, кондукторы, дежурные по станции. Но он не кичился, не напускал важности, танцевал на клубных вечерах и пользовался огромным успехом у поселковых девочек.
Познакомилась я с ним в Бирюлевском драмкружке, которым руководил артист Малого театра Сафонов.
Мы подружились, и так крепко, что, когда Василия направили учиться в «свердловку», я стала получать из Москвы длинные, приводившие меня в трепет и восторг «поучающие» письма; чтобы не ударить лицом в грязь, отвечала со всей присущей мне в то время «эрудицией и остроумием». На выходные Вася приезжал домой, мы виделись, но переписке это не мешало.
Мои родители были религиозны и заставляли посещать поселковую церковь. Была она пристроена к одноэтажному деревянному зданию железнодорожной школы и имела лишь алтарь и небольшое при нем помещение. В дни богослужений стены, отделявшие церковь от школы, раздвигались. По большим праздникам присоединяли три учебных класса, куда набивалось чуть ли не полтысячи народу. Выполняя предписание «об отделении церкви от государства», раздвижные стены заложили кирпичом. Теперь здесь едва помещались двадцать человек. Местный священник перестал совершать службы и выполнял только «требы».
Вместо того чтобы дождаться самоликвидации церкви, парторганизация приняла решение ее закрыть. Молодому коммунисту Петрову было поручено залезть на крышу и снять крест. Собралась толпа, комсомольцы радостно гоготали. Я, видя поблизости суровое лицо отца и плачущую маму, не смеялась, но в душе была довольна. Веселил сам процесс; смеялись и улюлюкали, когда по косогору бежала женщина с распущенными черными волосами; осыпая проклятьями сына, ломавшего крест, она приблизилась к нам ― и все замолчали. И партийцы, и комсомольцы. А потом крест упал на землю. К нему медленно подошел мой отец, молча поднял, поцеловал и передал рядом стоящему. Большой, тяжелый крест поплыл по кругу, его истово целовали и передавали дальше, вызывающе глядя на кучку партийцев и комсомольцев.
― Может, Рая, ты тоже комсомолка? ― уже дома тихо спросил отец.
О том, что я состояла в школьной ячейке, домашние не знали. Сознаться же сейчас, когда отец разъярен, ― тем более невозможно. И я, как евангельский Петр от Христа, отреклась от комсомола. Предательство жгло меня, и наутро я поспешила рассказать о нем Васе
Перед Вами история жизни первого добровольца Русского Флота. Конон Никитич Зотов по призыву Петра Великого, с первыми недорослями из России, был отправлен за границу, для изучения иностранных языков и первый, кто просил Петра практиковаться в голландском и английском флоте. Один из разработчиков Военно-Морского законодательства России, талантливый судоводитель и стратег. Вся жизнь на благо России. Нам есть кем гордиться! Нам есть с кого брать пример! У Вас будет уникальная возможность ознакомиться в приложении с репринтом оригинального издания «Жизнеописания первых российских адмиралов» 1831 года Морской типографии Санкт Петербурга, созданый на основе электронной копии высокого разрешения, которую очистили и обработали вручную, сохранив структуру и орфографию оригинального издания.
«Санньяса» — сборник эссе Свами Абхишиктананды, представляющий первую часть труда «Другой берег». В нём представлен уникальный анализ индусской традиции отшельничества, основанный на глубоком изучении Санньяса Упанишад и многолетнем личном опыте автора, который провёл 25 лет в духовных странствиях по Индии и изнутри изучил мироощущение и быт садху. Он также приводит параллели между санньясой и христианским монашеством, особенно времён отцов‑пустынников.
Татьяна Александровна Богданович (1872–1942), рано лишившись матери, выросла в семье Анненских, под опекой беззаветно любящей тети — Александры Никитичны, детской писательницы, переводчицы, и дяди — Николая Федоровича, крупнейшего статистика, публициста и выдающегося общественного деятеля. Вторым ее дядей был Иннокентий Федорович Анненский, один из самых замечательных поэтов «Серебряного века». Еще был «содядюшка» — так называл себя Владимир Галактионович Короленко, близкий друг семьи. Татьяна Александровна училась на историческом отделении Высших женских Бестужевских курсов в Петербурге.
Михаил Евграфович Салтыков (Н. Щедрин) известен сегодняшним читателям главным образом как автор нескольких хрестоматийных сказок, но это далеко не лучшее из того, что он написал. Писатель колоссального масштаба, наделенный «сумасшедше-юмористической фантазией», Салтыков обнажал суть явлений и показывал жизнь с неожиданной стороны. Не случайно для своих современников он стал «властителем дум», одним из тех, кому верили, чье слово будоражило умы, чей горький смех вызывал отклик и сочувствие. Опубликованные в этой книге тексты – эпистолярные фрагменты из «мушкетерских» посланий самого писателя, малоизвестные воспоминания современников о нем, прозаические и стихотворные отклики на его смерть – дают представление о Салтыкове не только как о гениальном художнике, общественно значимой личности, но и как о частном человеке.
В книге автор рассказывает о непростой службе на судах Морского космического флота, океанских походах, о встречах с интересными людьми. Большой любовью рассказывает о своих родителях-тружениках села – честных и трудолюбивых людях; с грустью вспоминает о своём полуголодном военном детстве; о годах учёбы в военном училище, о начале самостоятельной жизни – службе на судах МКФ, с гордостью пронесших флаг нашей страны через моря и океаны. Автор размышляет о судьбе товарищей-сослуживцев и судьбе нашей Родины.
Книга известного литературоведа, доктора филологических наук Бориса Соколова раскрывает тайны четырех самых великих романов Федора Достоевского – «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы» и «Братья Карамазовы». По всем этим книгам не раз снимались художественные фильмы и сериалы, многие из которых вошли в сокровищницу мирового киноискусства, они с успехом инсценировались во многих театрах мира. Каково было истинное происхождение рода Достоевских? Каким был путь Достоевского к Богу и как это отразилось в его романах? Как личные душевные переживания писателя отразились в его произведениях? Кто был прототипами революционных «бесов»? Что роднит Николая Ставрогина с былинным богатырем? Каким образом повлиял на Достоевского скандально известный маркиз де Сад? Какая поэма послужила источником знаменитой легенды о «Великом инквизиторе»? Какой должна была быть судьба героев «Братьев Карамазовых» в так и ненаписанном Федором Михайловичем втором томе романа? На эти и другие вопросы о жизни и творчестве Достоевского читатель найдет ответы в этой книге.
В воспоминаниях рассказывается о жизни интеллигентной семьи, которая испытала на себе все превратности сталинской эпохи. Сильные и жизнестойкие характеры героев книги постепенно приводят их не только к пониманию (частичному или полному) сути происходящих в стране событий, но и растущему сопротивлению, выражающемуся порой в неожиданных действиях. Все события увидены глазами сначала девочки, затем подростка и, наконец, взрослой девушки.