Унесенные войной - [77]

Затем, поняв, что объяснения ничего не дадут, он, казалось, поспешил закончить этот разговор.

— Я не могу здесь больше оставаться, — произнес мужчина. — Надейтесь. Возможно, однажды его выпустят.

— Выпустят? — пробормотала Люси.

— Да, все может быть.

Она не знала, произнес ли он эти слова из сострадания к ней или вправду верил в то, что говорил. Во всяком случае, он дал ей небольшую надежду.

— Я должен уезжать, мадам, — повторил он, заметив, что Люси не двигается с места.

— Да, да. — Она словно проснулась от кошмара. — Но, может быть, нам удастся увидеться вновь.

— Нет, мадам, никогда.

И он вновь добавил, как бы оправдываясь:

— Я пообещал, но и так уже слишком рискую.

И, указав на дверь, произнес:

— Прошу вас.

Люси с трудом поднялась на ноги. Она прошлась неровным шагом, едва не упала. Мужчина взял ее под руку, провел до двери и, прежде чем отпустить ее, поцеловал ей руку. Люси в последний раз встретилась глазами с его серым взглядом, заставившим ее вздрогнуть, затем повернулась и спустилась по ступеням, держась за перила. Выйдя на улицу, она пересекла двор так быстро, как только могла, не оборачиваясь. Оказавшись на улице, она пошла к Сене, спрашивая себя, не приснилось ли ей все это. То же давящее чувство, что и в Берлине, не покидало ее. Несмотря на то что она находилась в Париже и весна украшала город, рана была все же слишком болезненной.

Люси долго шла, никуда не сворачивая, и заблудилась. К полудню она вышла на площадь Нации и села в такси, чтобы вернуться на улицу Дофин. Она все еще пыталась понять, что сказал ей сероглазый незнакомец, но никак не могла собраться с мыслями. Единственное, что она понимала, так это то, что из-за нее ее муж и сын должны были страдать. И эта мысль была для нее невыносимой.

Как только Люси прибыла в магазин, она сняла трубку и позвонила Элизе в Нью-Йорк. Услышав сонный голос своей дочери, она попросила ее детским голосом:

— Приезжай, Элиза, приезжай быстрее, пожалуйста.

Матильда так и не оправилась от событий прошлой осени. Все прошло намного хуже, чем она предполагала. Ее мать дала ей адрес пожилой женщины с равнин, которая могла бы дать микстуру, способную сделать так, чтобы «ребенок прошел мимо», но от этого не было никакого проку — зелье оказалось недейственным. Без чьей-либо помощи Матильда вынуждена была отказаться от своего плана. Она пережила две недели кошмара, пока ей не удалось добыть адрес той, которую называли «сотворительницей ангелов».

После первого посещения пещеры монахини, жившей в соседнем с Усселем поселке, Матильда была вынуждена отказаться от своего плана. Она сомневалась еще неделю, неся в одиночестве этот слишком тяжкий крест, не в состоянии рассчитывать ни на Шарля, ни на свою мать, ни на детей. Она чувствовала себя как никогда одинокой и решилась встретиться лицом к лицу с кошмаром, преследовавшим ее со времени коротких осенних каникул на день Благодарения. У нее остались яркие воспоминания о том, как она вошла в мерзкую комнату, о невыносимой боли, затем она потеряла сознание. Когда же Матильда полностью пришла в себя, намного позже, Шарль был возле нее, прибежав на призыв старухи, напуганной кровотечением. Шарль не колебался ни минуты, отвез жену в больницу, где ее записали со случаем ложных родов. Она провела там неделю под надзором опытного врача, который не вчера родился. В Аржента Матильда вернулась обессиленной, измученной ужасом пережитого, более страшного, чем все, что она представляла.

С тех пор Шарль стал относиться к ней враждебно. Взгляд, которым он смотрел на нее, изменился. Он будто открыл для себя другую Матильду, перед ним сейчас была не та женщина, которую он знал ранее. Она и вправду изменилась после такого испытания. Она осознала, что не до конца оценила все последствия такого поступка. Матильда чувствовала, что предала нечто, что казалось ей священным, а сама она называла это просто жизнью. Силой и красотой жизни. Однако она также чувствовала удовлетворенность, оттого что смогла выстоять этот женский бой. Но Матильда невероятно страдала от этой победы. Даже этот парадокс ей не удавалось осознать уже шесть месяцев, он трогал ее до глубины души, где, как она полагала, жизнь брала истоки.

Матильда скептически спрашивала себя, будет ли когда-нибудь существовать средство для женщин, обеспечивающее им свободу без необходимости прибегать к этим зловещим махинациям, во время которых они могут легко потерять самое лучшее, чем обладают. Она решила бороться за эту идею, но не чувствовала в себе сил. Не сейчас. При этом она тщательно скрывала моменты слабости от обоих сыновей, а также от своих учеников, но иногда ее накрывала волна уныния, вселенской тоски, как в это воскресенье, едва за полдень, когда Жак уже уехал, а Шарль собирался присоединиться к нему на стадионе, оставив ее одну, потому что Пьер все не возвращался из Тюля.

Стояла хорошая погода, весна на улице одевала деревья в листву нежных цветов, и воздух пах сиренью. Матильда открыла окно и удивилась, что больше не может отчетливо видеть деревья в маленьком парке, в который дети выбегали на перемене. Она почувствовала, что глаза ее полны слез, когда они стали стекать по щекам.