Ундина - [14]

В мгновенье ока он очутился по другую руку священника, совсем рядом с Ундиной и, вытянувшись во весь рост, шепнул ей что-то на ухо. Она испуганно отшатнулась, со словами:

— Мне не о чем больше с вами говорить.

— Ого-го, — засмеялся незнакомец, — видно шибко знатным оказался муженек, коль ты своих родных и признавать не хочешь? Забыла, что ли, своего дядюшку Кюлеборна, который на собственной спине принес тебя сюда?

— Но я прошу вас, — возразила Ундина, — больше не показываться мне на глаза. Теперь я боюсь вас; что, если мой муж станет, сторониться меня, увидев меня в таком странном обществе и узнает о такой родне?

— Милейшая племянница, — промолвил Кюлеборн, — прошу не забывать, что здесь я служу вам провожатым; а не то, глядите, как бы духи земли и всякая прочая нечисть не выкинули бы с вами какой-нибудь дурацкой штуки. А посему дозвольте уж сопровождать вас; кстати, этот старый священник, как видно, лучше вас запомнил меня — он только что уверял, что мое лицо кажется ему очень знакомым и что чуть ли я не был с ним в лодке, когда он упал в воду. Ну, разумеется, это и был я — точнее, та самая волна, которая смыла его за борт и пригнала потом к берегу — прямехонько к тебе на свадьбу.

Ундина и рыцарь взглянули на патера Хайльмана; он брел как во сне и не слышал ни слова из этого разговора. Тогда Ундина сказала Кюлеборну:

— Вот уже виден край леса. Ваша помощь нам больше не нужна, нас ничто не страшит, кроме вас. Добром прошу вас, сгиньте, отпустите нас с миром!

Кюлеборну явно пришлись эти слова не по вкусу, он скорчил отвратительную гримасу, оскалив зубы в злобной ухмылке, так что Ундина громко вскрикнула и позвала на помощь своего любимого. В мгновенье ока рыцарь очутился с другой стороны коня и занес острый клинок над головой Кюлеборна. Но удар пришелся по пенистой струе водопада, низвергавшегося рядом с ними с высокой скалы; с шипеньем и плеском, напоминавшим смех, он обдал их с головы до ног, так что на них места сухого не осталось. Священник промолвил, словно бы очнувшись от сна:

— Так я и думал, ведь ручей тек все время рядом с нами. А поначалу мне было почудилось, будто это человек и умеет говорить.

А водопад совершенно внятно прожурчал на ухо Хульдбранду:

Смелый рыцарь,

Сильный рыцарь,

Я не сержусь,

Я не гневлюсь,

Только будь верный защитник жене,

Иначе вспомнишь ты обо мне!

Через несколько шагов они вышли на опушку леса. Перед ними сверкая в вечерних лучах, широко раскинулся вольный имперский город, а солнце, золотившее его башни, заботливо обсушило промокшие одежды путников.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

О ТОМ, КАК ОНИ ЖИЛИ В ИМПЕРСКОМ ГОРОДЕ

Внезапное исчезновение рыцаря Хульдбранда фон Рингштеттена вызвало в имперском городе всеобщую тревогу и сожаление, ибо все успели полюбить его за ловкость на турнире и изящество на балу, за щедрость и приветливый нрав. Его слуги не хотели покидать город без своего господина, однако никто из них не отваживался последовать за ним в зловещий сумрак страшного леса. Итак, они продолжали жить на постоялом дворе, в праздном ожидании, как это водится у такого рода людей, и своими сетованиями пытались оживить память о пропавшем рыцаре. Когда же затем вскоре разыгралась непогода и начался паводок, никто уже не сомневался в верной гибели прекрасного чужеземца. Бертальда открыто выказывала свое горе, проклиная себя за то, что толкнула его на злополучную поездку в лес. Герцог с супругой, ее приемные родители, приехали, чтобы увезти ее с собой, но Бертальда уговорила их остаться с ней, пока не станет доподлинно известно — жив Хульдбранд или мертв. Многих молодых рыцарей, усердно домогавшихся ее милостей, она пыталась подвигнуть на розыски благородного искателя приключений. Но обещать в награду свою руку она не решалась — должно быть, все еще надеялась, что он вернется, и она будет принадлежать ему, а за какую-нибудь перчатку с ее руки или ленту никто не спешил ставить на карту жизнь, чтобы воротить столь опасного соперника.

И вот теперь, когда Хульдбранд так неожиданно и внезапно вернулся, слуги, горожане и все кругом ликовали, — все, кроме Бертальды: ибо если всем пришлось по душе, что он привез с собою такую красавицу-жену, и патера Хайльмана как свидетеля венчания, то Бертальде не оставалось ничего другого, как сокрушаться об этом. Во-первых, она действительно успела всем сердцем полюбить молодого рыцаря, а кроме того ее скорбь во время его отсутствия открыла людским взорам гораздо больше, нежели это подобало. Вот почему она повела себя, как следовало умной женщине, примирилась с обстоятельствами и самым дружеским образом обходилась с Ундиной, которую все в городе приняли за принцессу, избавленную Хульдбрандом в лесу от злых чар. Когда ее самое или ее супруга спрашивали об этом, они отмалчивались или отвечали уклончиво; уста патера Хайльмана были плотно замкнуты для всякой суетной болтовни, к тому же вскоре по прибытии в имперский город он отправился в свой монастырь, так что людям приходилось пробавляться собственными измышлениями, и даже Бертальда знала не больше других.

Ундина же с каждым днем все более привязывалась к Бертальде.