Унция или Драгоценное Ничто - [34]

Пуп смотрел на бледную, впалую щёку артиста, на аккуратную щёточку усиков под длинным, крючковатым носом, чувствуя, что должен сказать что-то успокоительное и вместе с тем глубокомысленное.

– Мы часто относимся к нашим делам и словам не так, как относились бы к себе самим, – он протянул руку, но положить на плечо патрона не решился. – Мы относимся к ним, как к посторонним, забывая, что они – наши дети, доказательство нас самих в этой короткой жизни. Мы упускаем, что каждое дело, мысль и слово имеют место и время, а значит, и сердце, и судьбу. У них такое же право жить, как и у людей. Более того, некоторые слова и дела намного жизнеспособнее нас. Человека уже и в помине нет, а его дела и речи здравствуют и поныне, да ещё потомство приносят. Вот она – плодородная почва «пустоты», вот он – бессмертный невидимый мир! – произнёс с пафосом и тут же подумал, что мог ещё больше расстроить собеседника.

Но Иеронимус сам ободряюще хлопнул его по спине:

– Да, именно так. А вот вы, профессор, не могли бы слетать ко мне в сердце и посмотреть, всё ли там в порядке?

Пуп всплеснул ладонями:

– Помилуйте, я же не думал, что вы серьёзно! Это нарушает всякую научную этику, – заволновался он. – Посещая чьё-то сердце, я не имею права знать его хозяина, иначе это будет форменной слежкой, подглядыванием!

– А если я предоставлю нотариальную доверенность?

– Нет, и не просите, – упёрся учёный. – Это единственное, в чём я вынужден вам отказать. А во всём остальном – я к вашим услугам.

Маг задумался, обмахиваясь «Атласом».

Тут дверь без стука распахнулась, и в лабораторию, цокая каблучками, вбежала Медина с игуаной на руках.

– Ах, вот ты где, Иероша! – сказала, не замечая профессора. – То-то дирижабль на месте.

Пуп коротко поклонился и поспешил к шкафу пустоскопа, где и заперся.

Ногус несколько мгновений глядел отсутствующим взглядом на женщину и вдруг сорвался с места, направляясь к выходу. Медина недовольно хмыкнула и поспешила следом.

– Что-то ты частенько стал исчезать, – сказала капризно. – Тебя ждали в Америке – ты не появился. Ждали в Канаде – этих тоже прокатил! Что ты задумал? – она заметила «Атлас». – Что, готовишь новый аттракцион? – сменила тон.

Ногус вошёл в свой кабинет и стал торопливо доставать карандаши и листы кальки.

– Что-то грандиозное? – Медина забралась с ногами на диван.

– О, до тебя далеко, – он раскрыл «Атлас» и положил на карту лист кальки. – Кто ещё из ревности уничтожит целое королевство!

Красотка коротко хохотнула, а игуана в её руках зашипела, показав язык.

– Кстати, ты – последняя из Высшего совета. Не думаешь вернуться на родину?

– Это для чего?

– Там у вас настоящий рай… – он почесал кончик носа, – …для фруктов. Нельзя же упускать такой шанс!

– Ах, вот ты о чём, – Медина пустила ящерицу ковылять по полу. – Надеешься получить скидку?

Иеронимус ничего не ответил, усердно водя карандашом по кальке.

– Для меня шанс там, где я пожелаю! Захочу здесь и сейчас, так я твоим Альпам хребет сломаю, как этот… – она пощёлкала пальчиками, – пришёл, увидел, всех поставил на рога… как его, Македонский?

– Юлий Цезарь о победе над понтийским царём Фарнаком, – маг взглянул исподлобья. – С некоторыми неточностями, но в тебе звучит королева-завоевательница.

Медина присела на край стола:

– Что у тебя на уме?

– Есть кое-что. Если профессор не подведёт с амальгамой, из тебя, правда, можно будет сделать королеву.

– Неужели?

– Ты получишь горячую любовь новых подданных, – он тщательно очертил группу объектов на карте. – А мои плантации увеличатся ещё в энное число раз.

Женщина с сомнением взглянула на значки, которые выводил маг.

– У тебя уже есть прибыльное дельце, стоит ли рисковать?

– Я не коммерсант, – он поднял бровь. – Я – художник.

– О, вы все так говорите! – женщина расхохоталась. – А сами дурачите людей «музыкальными» лимонами.

– Мои лимоны правда музыкальные! – Ногус вскинул голову. – Я не виноват, что в тебе нет музыки.

– Да её во мне хоть отбавляй, это ты – неважный фокусник!

– Тогда тебе просто повезло. Ты не знаешь, что это такое – быть выжатым лимоном.

Медина соскочила со стола.

– Слушай, а зачем тебе этот помешанный профессор? – развернулась на каблуках. – И, вообще, благотворительность? Один ревущий кусок собора стоит целое состояние! Если так мешают лимоны…

– Не сомневаюсь. Но вряд ли ты поймёшь, зачем мне профессор: нет музыки – нет фантазии. – Он достал из ящика логарифмическую линейку. – Но ты права, наш гений – «с приветом»! – даже не удосужился запатентовать собственные изобретения.

– Так сделай это сам.

– Уже сделал.

Красотка снова хохотнула, обеими руками взбивая волосы:

– А он не догадывается?

– Сам попросил, мол, на кого патент – неважно, главное, чтобы служило людям.

Она подошла ближе:

– А знаешь, что профессор выкинул тогда в дирижабле? Тряс контрактом и говорил, что его подписывал какой-то Жабон!

Спина Ногуса напряглась, и он несколько мгновений сидел без движения, а когда повернулся, на его лице была растерянность.

– Жа-бон? – низкий голос мага дал петуха. – Пуп говорил о Жабоне?

– О Жаке или Жане, – женщина изучала его бескровное лицо, ставшее совершенной восковой маской.