Уна & Сэлинджер - [27]

Не забывай своего героического героя и его будущую пенсию по инвалидности, которая обеспечит тебе роскошную жизнь.

Джерри

VI Затянувшийся дебют Уны О’Нил

I hate movies like poison.[72]

Дж. Д. Сэлинджер

Из армии Джерри продолжал посылать свои новеллы в литературные журналы. Рассказ «Затянувшийся дебют Лоис Тэггетт» был опубликован в «Стори» в сентябре 1942 года. Как и «Подростки», это сатира на нью-йоркскую золотую молодежь, сумасбродную и заносчивую. Однако на сей раз можно говорить о «новелле с ключом»: Лоис Тэггетт, похоже, непосредственно списана с Уны О’Нил и ее подруг. Сэлинджер бросил им в лицо «литературный Пёрл-Харбор», подобный той бомбе, которую Капоте обрушит на них своими «Услышанными молитвами» в 1975 году. И снова Сэлинджер опередил своего соперника.

«И вид у нее был вполне товарный: белое, с орхидеей, прилаженной чуть ниже юных ключиц, платьице и очаровательная, хоть и несколько вымученная улыбка. Джентльмены со стажем восторгались: „Настоящая Тэггетт“; дамы в годах умилялись: „Какое чудное дитя“; молодые девушки хмыкали: „Погляди-ка на Лоис. Недурна. Что она сделала с волосами?“ – а молодые люди нервно сглатывали и требовали у официанта спиртного. В ту же зиму Лоис энергично внедрялась в манхэттенский бомонд, в сопровождении самых фотогеничных любителей виски с содовой, завсегдатаев „Сторк-клуба“ из разряда „Бог и Уолтер Уинчелл“[73]. Лоис сумела-таки произвести впечатление. Ну еще бы, с ее-то фигуркой, и одета шикарно, и, главное, со вкусом, и, похоже, очень, очень неглупа. В тот сезон как раз пошла мода на умненьких».[74]

Чувствуется, как в Джерри закипает гнев на этих избалованных девиц с Парк-авеню, по-прежнему думающих только о красивых шмотках, когда Европа и Азия охвачены войной: «Это был здорово ответственный год, свежевыпущенным дебютанточкам предстояло найти себе Занятие. Салли Уокер уже пела в клубе у Альберти; Фил Мерсер чего-то там моделировала, платья, кажется; Элли Тамблстон пробовалась на какую-то роль». Во время тренировочных марш-бросков Сэлинджер каждый день шлепает по грязи, лазит по канату, проползает под колючей проволокой и – как это свойственно человеку – с трудом переносит тот факт, что его бывшая продолжает каждый вечер прожигать жизнь со своими нью-йоркскими gossip girls[75] в клубах Лос-Анджелеса. Но мне кажется, что не только поэтому он так суров с Уной. Он чувствует, что она ускользает от него. Ему хочется заранее ее возненавидеть, сделать первый шаг, предвосхитить их неизбежный разрыв. «Малютка Уна безнадежно влюблена в малютку Уну», – поведает он одному другу («Little Oona’s hopelessly in love with little Oona»). Такое часто встречается у чересчур чувствительных людей: лучше уничтожить предмет любви, чем терпеть его гнет. Можно убедить себя, что так проверяются на прочность чувства, но на самом деле нет вернее способа все погубить.

В «Затянувшемся дебюте Лоис Тэггетт» Лоис выходит замуж за красавчика, который гасит окурок о ее руку, а потом ломает ей ногу клюшкой для гольфа. После этого Лоис Тэггетт покупает щенка, но через несколько недель выбрасывает его на улицу за то, что он сделал лужу в ее лифте.

Уничтожь, пока не уничтожили тебя, пишет Сэлинджер, влюбленный в Уну. Любить слишком опасно. Джерри сделал свой выбор: ушел на войну, пока не пришло искушение мучить Уну или мучиться из-за нее. Он, конечно, догадывался, что она его не дождется. И все же сердце его разбилось, когда она нашла ему замену.

Нельзя недооценивать и наличие социального комплекса у сына еврея, импортера сыров, влюбленного в дочь одного из крупнейших писателей страны. Сам себе, наверно, в этом не признаваясь, он чувствует себя в положении низшего, как Джастин Хоргеншлаг перед Ширли в «Душе несчастливой истории» или Билл перед Лоис в «Затянувшемся дебюте Лоис Тэггетт». Я восхищаюсь определением богатства, которое дает Сэлинджер в конце этого абзаца: «Лоис заказала виски с содовой, выпила, потом заказала еще и снова выпила, и третий стакан, и четвертый. Только потом, уже на улице, она почувствовала, как здорово ее развезло. Она шла, и шла, и шла. Добрела до зоопарка и там наконец уселась – на скамейку перед вольерой с зебрами – так там и сидела, пока не выветрился хмель. А после отправилась домой. Домой, то есть туда, где имеются родители, где по радио день-деньской треплются комментаторы, где вечно мельтешат перед глазами накрахмаленные горничные, сующие тебе под нос „стаканчик холодного томатного сока“».

Сильные чувства не могут долго противостоять классовой борьбе. Зависть, неуверенность, презрение: наличествовали все компоненты для высокой любовной страсти без взаимности. Эта невозможная, нескладная история будет развиваться по нарастающей всю войну. Это история любви, которую возвышает разлука: юный писатель любит все сильней, по мере того как война удаляет его от любимой, которую он считает (и напрасно) легкомысленной пустышкой.

Есть что-то от Гэтсби и Дэзи в этой идиллии карьериста, желающего очиститься, и дебютантки из «cafe society». Кто из них двоих невиннее? Кто сильнее страдает? Готовясь к войне, солдат Сэлинджер считает себя вправе преподать уроки добродетели «glamour girl» из мира избранных; он сам себе лжет, отказываясь признать, что его, как и Трумена Капоте, влечет этот мир мишуры, богатства и славы. В двадцать три года Сэлинджер – американский Милый друг, нью-йоркский Растиньяк. Но он ошибся в Уне: она якшается с несчастными богатыми девочками, но сама она не из их числа. Ее мать живет в «trailer park» в Лос-Анджелесе, а отец – давно отрезанный ломоть. Уне только и нужно было, чтобы ее утешили, обласкали, приютили, а не читали мораль о пустом времяпрепровождении. Это одинокое дитя в Нью-Йорке искало защитника, кого-то, кто позаботился бы нем, подобно кошке, которая делает вид, будто гуляет сама по себе, но требует свою мисочку с молоком в урочный час. Она не могла довольствоваться воинственно настроенным юнцом, отлученным от родины солдатом, сумрачным писателем и уж тем более травмированным ветераном… Но чтобы понять это, надо было быть как минимум на двадцать лет старше.