Умышленное обаяние - [3]

– Здесь нормальная еда есть? – я услышала чужой голос и очнулась.

– Здесь нет еды, она в кафе напротив.

– Тогда что вы здесь делаете? – Он снова улыбнулся, углы его губ натянули носогубный треугольник парусом.

– Пью. – Я почему-то вспомнила «Тамань».

Он оглянулся в сторону фастфуда.

– Это кто? На рисунке? Осел или тюлень? – спросила я.

– Иллюзии воображения. Не стоит с ними шутить, – ответил он, вернувшись ко мне.

– И почему же?

Я подняла брови, он улыбнулся. Его улыбка трансформировалась в кораблик с парусом. Я моргнула, улыбка исчезла вместе с корабликом. Точно, решила я. Никаких корабликов и в помине нет.

Из-под пальм вышел официант и появился у нашего столика.

– Две кружки глинтвейна.

– Все?

– Еще что-нибудь?

Человек, прибывший из мест, где не бывает февральских ливней, обращался ко мне. Я молча пересчитала пальмы. Пальм было все так же три, их искусственная листва глянцевела искусственным солнцем. Официант ушел, не дождавшись ответа.

– Не любите горячую воду?

– Только смотрю.

– Я понял. Ваш кофе остывает.

– Вы заговорили первым, – скучно ответила я. – Если вы заметили, мужчин здесь больше, чем меньше. Какая разница, за какой столик садиться?

Он замолчал, я стала смаковать пятку турецкого пехотинца, потянув пенку из фарфоровой чашечки. Мне не стоит раздражаться по пустякам, всегда можно прийти сюда еще раз. Я вдруг поймала себя на том, что не чувствую вкуса кофе, а просто пью. Меня беспокоило… Я украдкой взглянула на чужие руки, лежащие на столешнице, и поняла. Мое воображение заворожили черные редкие волоски на смуглых предплечьях. Они выглядели даже… Даже эротично. Какая чушь! Я отпила еще глоток кофе и перевела взгляд на фотообои. Две пальмы склонились друг к другу, одна из трех явно лишняя.

– Там всегда полдень… – Он смотрел туда же, куда и я.

– Хорошо.

– Скучно.

– Ваш глинтвейн, – официант поставил на стол кружки, их терпкий аромат убил запахи османского лучника и черной замши. Янычар сдался почти без боя. Жаль. Цена моего кофе не запредельная, но мне хочется думать, что его собирали с земли и шелушили серебристую шкурку вручную. Иными словами, лучше полковник-чорбаджи, чем его денщик.

Мы проследили за официантом глазами, он скрылся под приглашением в жаркое лето без сезонов дождей. Дверь за ним закрылась, отрезав путь к тропическим островам. Мне стало смешно и немного грустно. Маленькая, неприметная дверца чулана папы Карло вела к неведомым берегам. Надо только повернуть ручку, и перед тобой заплещется безбрежное южное море.

– За смену времени, – он придвинул кружку с глинтвейном ко мне и сложил губами кораблик.

Я снова вспомнила «Тамань» и повела плечами. Хамить не стоит. Перекинемся словами и распрощаемся. Я попробовала глинтвейн и поморщилась. Немецкое варево перемололо все вкусы и запахи в абракадабру, сохранив в сухом остатке только ром.

– У вас нет мобильника? – спросил он.

– А что?

– Мне нужно сбросить вызов. У моего батарея села. Это не займет ни времени, ни денег. Обещаю.

Я заколебалась, никогда не даю своих вещей посторонним.

– Это важно. – Его серые глаза сощурились, потянувшись к вискам.

Я рефлекторно отвернулась, мой взгляд заскользил по лощеной бумаге фотообоев и остановился на белой пене прибоя. Я вдруг попала в волну, застывшую копией южного моря вне времени и пространства. Прямо в море была вырезана дверца, где исчезали официанты. Магическая дверца захлопнулась, ключника не предвиделось.

Сотовый телефон вернулся ко мне прежде, чем я успела пожалеть. Но я никогда не давала своих вещей посторонним. Так странно.

– Вас как зовут?

– Александра.

– И в паспорте так же? – засмеялся он.

У него были мелкие белые зубы, совпавшие с горбинкой, смуглой кожей, миндальными глазами и животным запахом черной замши. Они вложились друг в друга, как матрешки. Но оставалось неясным, где сердцевина, начало или конец, разматывающие воображение. Чтобы увидеть, нужны параллели.

– А вас? – смеясь, спросила я.

– Марат.

Вот и конечная нота. У букета появилось настроение, но серый цвет радужки никак не встраивался в картинку. Я вдруг подумала о скандинавской обжарке конголезской робусты. Осло-тюлень. Что-то в этом духе.

– Где вы работаете? – спросил он.

– В больнице врачом, – нехотя ответила я. – А вы где?

– Нигде. – Он держал кружку длинными тонкими пальцами. Такие пальцы бывают у людей с синдромом Марфана.

– И на что вы живете? – без интереса спросила я.

– Подрабатываю понемногу. Еще по глотку глинтвейна? – Он смотрел на кружку, к которой я почти не притронулась.

– Нет.

Мне внезапно стало скучно. Смертельно скучно. Со мной такое бывает. Мы одновременно споткнулись на равностороннем молчании. Оставалось только слушать тишину, равную четырем нулям. Нужно было уходить.

– Мне домой, – решительно сказала я.

– Вы не допили свой кофе, – он улыбнулся, глядя в книгу.

– Не люблю холодную воду.

Я не взяла перчатки, мне пришлось засунуть руки в карманы пальто. В одном из них лежал клочок бумаги, на нем номер телефона и подпись «Марат». Я засмеялась. У сероглазого парня по имени Марат были волосы цвета кофейных зерен итальянской обжарки. Почти черные. Осло-тюлень – это забавно.