Умягчение злых сердец - [21]

Шатохин поднялся, приблизился к кортуновской треноге, окинул взглядом образцы.

Снимки были обычные, средненькие. Да и кто сумел бы показать мастерство, щелкая кадр за кадром с одной точки? Отсутствие колоритного фона, подтверждающего, что снимок сделан именно в Калинине, восполняла надпись в левом нижнем углу, выполненная буквами в старинном начертании «Градъ Тверь».

— Хочешь заработать? — спросил Шатохин.

— Как?

— Переснять кое-что нужно.

— С собой?

— Да. — Шатохин кивнул на «дипломат».

— Если порно, я сразу — пас, — твердо сказал Кортунов.

— Зачем такие страсти, — Шатохин засмеялся. — Предметы искусства. Нужны точные фотокопии. Сумеешь быстро сделать?

— Смогу... Какие предметы?

— Снимать будешь, увидишь.

Кортунов помолчал. Возможно, прикидывал, кем может быть незнакомец и стоит ли иметь с ним дело. Спросил:

— Когда надо?

— Сегодня.

— А размеры, штук сколько?

— Пять. Каждый снимок в трех экземплярах. Формат... — Шатохин взял со скамейки свой «дипломат», провел пальцем сверху вниз по середине крышки.

— Дорого тебе обойдется. У меня цена...

— Договоримся, — небрежно оборвал Шатохин. Кивнул на узкопленочный кортуновский «Никон». — Им, что ли, снимать будешь?

— Это уже моя забота.

Складные тренога, стульчик, рамка с образцами, игрушки оказались во вместительной спортивной сумке. В минуту от кортуновского «фотосалона» не осталось следа.

— Пойдем, — сказал Кортунов.

При конторе обувной фабрики в Верхневолжском переулке Кортунов имел фотолабораторию — комнатку в полуподвале с отдельным входом. Шатохин знал о ее существовании, был уверен, что Кортунов приведет его именно сюда. Так и случилось.

— Ну, что снимать? — Кортунов щелкнул выключателями, и яркий свет залил квадратную комнатку без окон. Широкопленочный «Киев» появился на столе.

Шатохин вынул из «дипломата», раскутал упакованные в пушистую хлопковую бумагу свертки. Иконы — пять штук — одна за другой легли возле «Киева».

Украдкой Шатохин наблюдал, какой будет реакция Кортунова на появление икон.

Внешне, по крайней мере, остался спокоен. Указательными пальцами взял за уголки одну, на расстоянии вытянутых рук рассматривал, повернул тыльной стороной к себе.

— Николай Угодник? — спросил.

— Власий...

— Похож на Угодника. — Кортунов поставил икону к глянцевателю, убавил освещение, прибавил, слегка изменил положение иконы, взялся за фотоаппарат. Он приступил к работе.

Больше почти не разговаривали до того самого момента, когда Кортунов протянул пачку готовых снимков.

— Двести пятьдесят, — назвал сумму. — У меня цены, я предупреждал...

— Нормально, — рассеянно глядя мимо хозяина лаборатории, остановил Шатохин, вынимая и раскрывая бумажник. В одном отделении были пятидесяти- и сторублевки, из другого выглядывали двадцатидолларовые бумажки.

— Нормально, — повторил он, делая вид, будто не замечает, с каким жадным вниманием изучает Кортунов содержимое бумажника.

Шатохин отсчитал двести пятьдесят рублей, положил бумажник обратно в карман, но рассчитываться помедлил, прежде поставил условие:

— Негативы тоже мои.

— Пожалуйста...

Быстро, заученными профессиональными движениями Кортунов скатал и завернул пленку, отдал Шатохину и тут же получил деньги.

Дела с фотографом были закончены, иконы в прежней упаковке уложены в «дипломат». Оставаться в нагретой осветителями, непроветриваемой комнатке не было больше нужды.

— Духота, — сказал Шатохин. Вынул из бокового кармана пиджака носовой платок вытереть вспотевший лоб. Никелированный ключик, прицепленный к плексигласовому брелочку, на котором было оттиснуто буквами «Г-ца «Тверь» и ниже крупно «268», лежал в том же кармане, что и платок, и выпал, звякнул об пол. Поспешно Шатохин наклонился, подобрал ключик.

— Спасибо за снимки, — поблагодарил он и вышел из кортуновской лаборатории на улицу.

Пешком, с задержками у киосков «Союзпечати», с заходом в сувенирный магазин «Тверские умельцы», он через час с небольшим добрался до гостиницы.

В номере, не снимая пиджака, сел в кресло, положил «дипломат» на пол, придвинул ближе к себе телефонный аппарат. Ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу сорочки и с четверть часа сидел неподвижно с полузакрытыми глазами. Потом, достав фотографии, принялся перебирать их. Прилично сделано. Только вот пользы от снимков, если...

Телефонный звонок нарушил тишину, заставил отложить фотографии.

Звонил лейтенант Изотов. После прощания с Шатохиным фотограф вскоре покинул свою каморку в Верхневолжском переулке. В рощу не возвратился, на трамвае поехал в свой флигелек. Так и не выходил оттуда пока.

Семнадцать. С минутами даже. Если и через полтора, самое большее через два часа, он, Шатохин, будет сидеть вот так же в одиночестве, то зряшной, пожалуй, была и встреча в Березовой роще, и пересъемка. Нужно будет на ходу изобретать что-то другое. Что? Не нужно заранее настраиваться на плохое. Лучше сходить перекусить, с утра не ел.

Шатохин спустился в ресторан. Выпил бутылку пива с кальмарами. Официантка поставила перед ним второе, когда знакомая фигура фотографа-индивидуала возникла вдруг в дверях.

Обведя взглядом просторный, наполовину свободный зал, Кортунов пошел по ковровой дорожке в проходе между столиками. Шатохин не сомневался: исключительно ради него, в поисках его, фотограф заглянул в ресторан, и сейчас обязательно окажется рядом.