Умница, красавица - [40]

Снять квартиру, конечно, было бы лучше всего. Между ними все было таким прекрасно нереальным, что всерьез перейти к практическим действиям казалось унизительной мелкой подробностью, но все же несколько раз, вместо того чтобы любить друг друга, они смотрели квартиры. В спальных районах сдавалась чужая кислая гадость еще противнее борделя, а цены на то, что называлось «евроремонт-центр», крутились вокруг двух тысяч евро. Не каждый европейский врач смог бы себе это позволить, а Алексей Князев был врач из Москвы, хирург.

Так что оставалось все то же, что и прежде, – КЛЮЧИ. И у кого современный человеко-любовник может ПОПРО-

СИТЬ КЛЮЧИ? Конечно, в своем КРУГУ ОБЩЕНИЯ. Незаконной любви всегда требуются наперсники, друзья-подруги.

Сонин круг общения делился на несколько кружков. И каждый человек ее круга имел ключи, только вот друзей-подруг с КЛЮЧАМИ у нее не было, и история Сониной жизни отсутствие подруг с ключами вполне объясняла: сначала Головин, до краев заполнивший ее жизнь таким значительным собой и ранним младенцем Антошей, потом – Эрмитаж, отдел русской культуры, придворный художник Петра Великого Каравак.

Один кружок был друзья Алексея Юрьевича. Друзей мужа у Сони было много, и все они были для конкретных нужд. Для бизнеса Головина, для туризма Головина – семейные поездки за границу, и для туризма внутреннего – экстремальные походы Головина, рыбалка Головина, охота Головина. Жены этих друзей Алексея Юрьевича были в большей или меньшей степени Сонины приятельницы, но все они были гораздо ближе со своими мужьями, чем с Соней. Попасть от кого-то из них в унизительную зависимость, встречаться с их знающими взглядами? В общем, попросить у кого-то из них ключи было немыслимо – все равно что взойти на ложе любви посреди Невского проспекта.

Был еще кружок, уже только Сонин, – эрмитажные дамы. Дамы были приятельницы. Отношения с ними были теплые, но намеренно держались самими дамами в определенных рамках, – такие на «вы» отношения. Ближе всех Соня дружила с дамой-завотделом истории русской культуры, и что же? Попросить ее сдать Соне угол в Зимнем дворце Петра Первого?

Был еще круг – так называемый светский. Изредка они с Головиным ходили на приемы «по поводу», и все это было таким же скучным, как называлось, – мероприятие. На мероприятиях, как после английского обеда, мужчины почти сразу отслаивались от женщин, и Соня оставалась с женами. Отношения с женами были милые. Велись милые разговоры о путешествиях – кто где побывал, какой вид с террасы какого отеля, а иногда завязывался милый разговор о детях – у кого какая школа и где найти няньку подороже. Темы о детях хватало на бокал вина.

Был еще круг – гламурный. Это были люди, для которых она была не Соней Головиной, женой ректора Академии Всеобуч, а всего лишь пунктом в списке рассылки. Они присылали ей SMS о презентациях, выставке такого-то, дефиле такой-то.

На презентациях, выставках и дефиле Соня здоровалась, улыбалась, целовалась на европейский манер, щека к щеке, но… попросить ключи? Такой-то и такая-то решили бы, что этот пункт в списке рассылки нуждается в психоперевозке.

Ну и, конечно, у Сони был совсем маленький тесный кружок, отношения в котором были нежные, теплые и искренние, и этот кружок состоял из нее и Валентины Даниловны. Интересно, что сказала бы свекровь, попроси у нее Соня ключи?

Так что обширный круг общения не обязательно предполагает, что в нем, этом кругу, можно получить КЛЮЧИ.

Вроде бы мужчина должен брать КЛЮЧИ на себя. Но ведь это только «вроде бы», а если он в чужом городе, а если он уже взял на себя СЕБЯ?..

Сказать, что Князев был влюблен, или впервые влюблен, или впервые сильно влюблен, означает не сказать ничего. Он и не говорил себе таких слов – влюблен, любовь, – просто солнце светило и дождь шел только рядом с ней. Что слова, разве они могут передать завороженность губами припухшими, глазами уплывающими, руками тонкими, смуглыми. Алексей Князев чувствовал себя не собой, словно в фантастическом кино – заснул человеком, а проснулся неведомой зверушкой. Или, наоборот, был зверушкой, а проснулся человеком.

Третий месяц Князев жил в дороге между Москвой и Питером, вернее, между клиникой в Потаповском переулке и Питером, и весь светился особым светом счастливого недосыпания. К его красоте прибавилась постоянная легкая небритость, усталая ласковая небрежность к женщинам в сочетании с полной недоступностью, так что он стал совсем уж невыносимо хорош, – мужчине немного даже неприлично быть таким красивым и таким принадлежащим одной женщине.

В смысле конкретной возможности принадлежать одной женщине у хирурга Князева было три операционных дня в неделю. Операционный день означал либо несколько несложных операций – к примеру усечение век, «глазки», или одну сложную – полостную операцию или круговую подтяжку лица. Затем нужно было записать ход операции в историю болезни, и часам к двенадцати дня можно быть свободным и метнуться на самолет.

Вот только еще забежать проверить больных после вчерашних операций, сделать перевязки – самому, не доверяя медсестрам, посмотреть на ультразвуке, как идет заживление – самому, и тогда уже можно быть свободным, и… Еще зайти взглянуть на больную с экссудацией в первой палате. Ах да, еще консультации, ну, и часам к восьми вечера можно быть свободным и метнуться на ночной поезд… Только эта свобода уже не нужна, потому что завтра неоперационный день. Неоперационный день означал опять перевязки, опять консультации и другую суету, а следующий день опять операционный.