Умереть, чтобы жить - [9]

«Мне всего тридцать один год, а я как старуха, которой не повезло пережить всех близких. Если бы не сын, вообще не представляю, что бы было».

Мужчины всегда обращали на нее внимание — Ника была девушкой видной, яркой, хоть и довольно крупной по современным стандартам красоты. Однако это никогда не мешало ей в отношениях с противоположным полом и недостатка в поклонниках не было. В Праге у нее был Мирослав — один из компаньонов Иржи в юридической фирме, но Ника не рассматривала его всерьез. Им было неплохо вместе, они часто ходили в театр и кино, ужинали, однажды отмечали Рождество — но Стахова не чувствовала, что готова связать себя с Миреком какими-то более серьезными отношениями.

— Понимаешь, он хороший, умный, — говорила она Ирине, задававшей ей вопрос о намерениях довольно часто, — но он чужой. В смысле — он мне в душе не близок совсем. Наверное, это менталитет. Мы выросли в разной среде, на разных книжках. Это я тебе могу про «Ну, погоди!» рассказать, и ты поймешь, а ему — нет. Для него это просто иностранный мультик про волка и зайца — ну, как «Том и Джерри». И так во всем…

— Тебе четвертый десяток, подруга. Может, не стоит так уж сильно перебирать? — интересовалась Ирина, хотя внутри себя понимала Никино состояние. Ей самой пришлось многое преодолеть в отношениях с Иржи, но она хотя бы довольно долгое время прожила за границей и научилась немного понимать и принимать особенности своего мужчины. Нике же это было трудно.

— Я не хочу цепляться за абы кого только из страха остаться в одиночестве. Лучше, наверное, одной, чем рядом с тем, кто тебя не понимает.

— Со временем привыкнешь. И он привыкнет.

— Я не хочу привыкать. Я хочу любить и разговаривать на волне сердца. А приходится выбирать слова и доносить смысл. Мне это трудно. Зачем ломать себя? Мне ничего от него не нужно, чтобы из корысти перекраивать душу.

— Ну, корысть — это вообще не твое, — улыбалась Ирина той легкой, почти незаметной улыбкой, так украшавшей ее испещренное шрамами лицо. В такие моменты подруга становилась почти прежней, и Ника очень любила, когда Ирина улыбалась. — Но подумай — рано или поздно Максимка вырастет, у него начнется своя жизнь. А что останется тебе?

— Это случится еще не скоро.

— Не так не скоро, как тебе хочется, дорогая. И потом — ты ведь не собираешься стать одной из тех мамашек, которые рьяно бросают свою жизнь к ногам ребенка, не спросив его желания, а потом стараются напоминать о принесенной жертве при каждом удобном и неудобном случае, да?

Ника умолкала. Действительно, а ведь разве быть хорошей матерью означает отказаться от собственной жизни? Она еще молода и вполне может иметь что-то еще, кроме подгузников, каши и прогулок с коляской. Карьеру, например. Чтобы сын, когда подрастет, мог, не стесняясь, сказать, кто его мама. Нет ничего плохого в том, чтобы остаться домохозяйкой, но для этого нужен определенный склад личности, определенные желания и умения, которых у Ники не было. Витье гнезда и копание норы никогда не было целью ее жизни, она была довольно непритязательна в быту и умела обойтись необходимым. Да, должно быть чисто и уютно — но для этого совершенно необязательно часами простаивать у плиты и с маниакальным упорством ходить всюду с куском белой марли, проверяя, не запылились ли колечки на шторах. Нет, стать домохозяйкой Стахова не смогла бы даже ради сына.

— Понимаешь, Иришка… у меня такое чувство, что я пытаюсь усидеть на двух стульях и все время сваливаюсь.

— Не говори глупостей. Ты не выбираешь между карьерой и ребенком, ты совмещаешь и то и другое, а мы тебе немного помогаем на первых порах, вот и все. Когда все станет более-менее стабильно, ты заберешь Максима к себе — или вернешься сюда, если будет возможность работать удаленно. Разве это не разумно?

И Ника не могла не согласиться с этим.

Успокоив таким образом свою совесть, Стахова вышла с сигаретой на балкон. Вечер был теплым, хотелось на улицу, на набережную — пройтись немного, посмотреть на реку, полюбоваться ярко освещенным городом. Ника даже пару секунд раздумывала над этим — накинуть спортивный костюм и выйти из дома. Однако потом ее охватила лень — это ж одеваться, кроссовки шнуровать, спускаться… Нет, лучше уж она дома останется, полистает материалы об инвесторе будущего работодателя — чем-то ее заинтересовала деятельность этой конторы. Возможно, тем, что занималась она недвижимостью в Подмосковье…

Ника не могла даже предположить, что ее кандидатура вызовет бурное обсуждение у Филонова и представителя инвестора Сергея Вересаева. Главред был обязан ставить их в известность о том, каких сотрудников берет на работу, однако последнее слово все равно оставалось за Федором. Но фамилия Стаховой почему-то произвела на Вересаева такое впечатление, какое производит на алкоголика вода в рюмке вместо ожидаемой водки:

— Что?! Это кто еще?! Ты где ее откопал?! — Вересаев таращил глаза, и Федор видел лопнувшие сосудики, тонкой красной сеткой покрывавшие глазные яблоки представителя инвестора.

— А в чем дело? Она хороший журналист, вполне нам подходит. Пишет интересно, остро, тему раскрыть умеет. Да и послужной список у нее весьма приличный.