Улыбка химеры - [3]
– Уф! Надо же как вдруг полило!
– Ничего, скоро уже кончится. Смотри, в лужах какие пузыри!
– Да, с пузырями это ненадолго.
Сережке кажется, он так раскалился, что от него наверняка должен идти пар. И дикий, звериный запах пота. В последнее время никакой дезодорант не спасает. Наверняка Лерка слышит, как колотится его сердце.
– Слушай, я так и не спросил. Что ты написала в анкете?
– Косметика или швейное дело. По-любому в жизни пригодится.
– А кулинария что, по боку? Ты ж хорошо готовишь!
– Да ну еще! Там и химия, и физиология! Готовить я и без них смогу.
– А… про личное?
– Написала, что планирую ребенка на следующий год.
У Сергея внезапно пересыхает в горле.
– Вот прямо так? А не рано?
– Да ну еще! Сколько с этим можно тянуть? Ерофеев прав. Потом, как до дела дойдет, комнат вправду на всех не окажется.
– Н-да, тоже верно. А… будущим отцом ты кого вписала?
Лерка хитро улыбается во весь рот, во все свои тридцать два неровно торчащих зуба:
– А никого. Оставила пока что пробел.
Они сидели на полу и вдыхали в себя запах свежей краски. Вдыхали с завистью. И то, что слезились глаза и закладывало нос, зависть эту только усиливало.
– Нет, ну вот как нормальный человек может так подсуетиться? Раз – и отдельное жилье! И на завод больше не таскаться со всеми.
– Нормальный и не может. Только Ерофеич на такое способен.
– Да подсуетиться – это ладно, ты лучше скажи, как тебе в голову такое пришло?!
– И правда, это ж еще придумать надо!
– Да уж, среднему уму недоступно!
– Ерофеев, колись, кто тебе это подсказал?
Ерофеев улыбался и отмалчивался. Хмурил тонкие брови, хитро щурил близорукие круглые глаза. Не говорить же, что сами они и подсказали. Тогда, на воспитательном часе, во время заполнения анкет. Ну, про каморку под лестницей.
Он тогда сразу подумал – консьерж! Напроситься на общественный труд комендантом в Дом творчества, то есть убираться и следить за порядком в огромном здании, где были актовый зал, библиотека, мини-зоопарк, бассейн, тренажерка, учебные мастерские, лаборатории, студии, музкабинеты и черт знает чего еще. Откуда по традиции не выгоняли никого допоздна. Где всегда горел свет, было шумно, натоптано, накурено, разноголосая музыка со всех этажей, клубы дыма из туалетов. Хотя курить в школе, конечно, нельзя. Даже простой табак, не говоря уж о чем-то еще.
Где было сердце школы.
Он сам не помнил, как попал сюда в первый раз. Наверное, кто-то заставил его прийти. В первое время его все приходилось заставлять – даже есть и спать. Потому что он поклялся, что не смирится, не будет делать вид, что все в порядке, все нормально и так и надо. Потому что ничего не было в порядке. Они не имели никакого права забирать его у мамы. Он им еще покажет, они узнают… Возьмет и умрет им назло!
Его кормили насильно. Впихивали ему ложку в рот. Он все изрыгал из себя – до последней капли, до слез, до желчи, до кровавой пены на губах. Сутками не спал, сидел, завернувшись в одеяло, на кровати, а засыпая, ссался, как маленький. Отказывался ходить на уроки. Отказывался переодеваться и мыться. Отказывался говорить.
Его уже собирались отправлять в спецучреждение. Никому он ничего не доказал, всем на него было пофиг. Одна только Дуся не сдавалась. Просиживала с ним в изоляторе, куда его заперли в конце концов, все свободное время. Гладила по голове, пела ему, что-то нашептывала, приговаривала. Мыла его – такого большого – в ванне, переодевала. Он пытался сопротивляться, но она в ту пору была сильнее. Приносила всякие вкусности, которые неизвестно откуда брала – не то за оградою покупала, не то сама пекла на крохотной плитке в своей гостинке. Тормошила его, все время с ним разговаривала. Хоть он и не отвечал ничего.
Конечно, что ей еще-то делать? Семьи ведь у нее нет.
И вообще, Дуся она такая, у нее принцип. Ей выдали их двадцать пять, и теперь они все ее. До конца, до самого выпуска.
Наверное, Дуся и привела его сюда в первый раз. Затащила в мастерскую технической игрушки. Усадила перед ящиком со всякими детальками. Он стал их перебирать и даже не заметил, как руки сами вытащили оттуда чего-то, стали к чему-то прилаживать, привинчивать, собирать. Сама собой вышла какая-то хренька. Он подтолкнул ее пальцем, и хренька весело покатилась вперед по столу.
– Ай молодца! – воскликнул впервые обративший на него внимание руководитель кружка дядя Паша. – Как тебя зовут, мальчик?
– Саша, – ответил он и заметил, что Дуся при звуке его голоса вздрогнула.
Хренька доехала до конца стола, свалилась и распалась на составные части. Он сморщился и заревел.
– Не плачь, – сказал ему дядя Паша. – Станешь ходить к нам и построишь когда-нибудь настоящую машину.
«Ага, – подумал он про себя, – и уеду на ней отсюда к едрене фене».
Кажется, прямо на другой день ему впервые дали письмо от мамы. Наверняка, нарочно, чтоб закрепить успех.
Письмо было месячной давности. Мама писала, что все с ней хорошо и Дом инвалидов оказался не такой страшный. Чтобы Саня вел себя хорошо, не плакал и не очень всех доставал. Что когда-нибудь они все равно будут вместе.
До этого «когда-нибудь» надо было еще дожить! Но ничего. Он выдохнул и начал стараться.
Когда Соня, современная московская девушка, открыла дверь завещанной ей квартиры в Иерусалиме, она и не подозревала о том, что ее ждет. Странные птичьи следы на полу, внезапно гаснущий свет и звучащий в темноте смех. Маленькая девочка, два года прожившая здесь одна без воды и еды, утверждающая, что она Сонина сестра. К счастью, у Сони достаточно здравого смысла, чтобы принять все как есть. Ей некогда задаваться лишними вопросами. У нее есть дела поважнее: искать работу, учить язык, приспосабливаться к новым условиям.
История акушерки Насти, которая живет в Москве в недалеком будущем, когда мужчины научатся наконец сами рожать детей, а у каждого желающего будет свой маленький самолетик.
После нескольких волн эпидемий, экономических кризисов, голодных бунтов, войн, развалов когда-то могучих государств уцелели самые стойкие – те, в чьей коллективной памяти ещё звучит скрежет разбитых танковых гусениц…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Человек — верхушка пищевой цепи, венец эволюции. Мы совершенны. Мы создаем жизнь из ничего, мы убиваем за мгновение. У нас больше нет соперников на планете земля, нет естественных врагов. Лишь они — наши хозяева знают, что все не так. Они — Чувства.
«Каждый день по всему миру тысячи совершенно здоровых мужчин и женщин кончают жизнь самоубийством… А имплантированные в них байфоны, так умело считывающие и регулирующие все показатели организма, ничего не могут с этим поделать».
«Сначала исчезли пчёлы» — антиутопия, погружающая читателя в, по мнению автора, весьма вероятное недалёкое будущее нашего мира, увязшего в экологическом и, как следствие, продовольственном кризисе. В будущее, где транснациональные корпорации открыто слились с национальными правительствами, а голод стал лучшим регулятором поведенческих моделей, а значит и всей человеческой жизни. Почти всё население сосредоточено в мегаполисах, покинув один из которых, герои открывают для себя совершенно новый мир, живущий по своим, зачастую гораздо более справедливым правилам, чем современное цивилизованное общество. 18+.
Три сестры на изолированном острове. Их отец Кинг огородил колючей проволокой для них и жены территорию, расставил буйки, дав четкий сигнал: «Не входить». Здесь женщины защищены от хаоса и насилия, идущего от мужчин с большой земли. Здесь женщины должны лечиться водой, чтобы обезопасить себя от токсинов разлагающегося мира. Когда Кинг внезапно исчезает, на остров прибывают двое мужчин и мальчик. Выстоят ли женщины против них?