Ультраглаз - [25]

— Что это? — в ужасе воскликнул он. — Разве я этого хотел? Эти безобразные линии! И она еще нагнулась, словно собирается боднуть кого-то…

— Вы забыли дать роботам одно важное условие — форму будущего сооружения. Конструктор должен знать, что может делать только он сам, а что можно поручить машине.

Шервуд разъяснил юноше, что роботы лишены чувства красоты, Им дали условия — машины нашли наиболее рациональное решение. Им сказали, что на Венере господствующие ветры в широтном направлении. Они нагнули башню навстречу ветру. Им «объяснили», что желательно иметь улучшенный обзор к югу. Они не нашли ничего лучшего, как приделать к башне этот безобразный вырост. Законы сопротивления материалов соблюдены. Упрекать роботов не за что.

— Значит вся затея впустую? — Костя кивнул на агрегат.

— Почему же? Ведь во многих случаях форма не играет роли. Вот такую работу мы и будем отдавать ему. И чертежи, действительно, не всегда нужны. Надо только заказать настоящую машину.

Агрегат, слепленный Костей, и на самом деле выглядел технически нелепо: чертежные роботы, собравшись в тесную кучку толпились вокруг машины-переводчика, протягивая к ней металлические руки. Все вместе напоминало заговорщиков из старинного романа.

— А что делать мне?! — спросил Костя.

— Взять рейсфедер, — усмехнулся Шервуд, — и тушь.

И Костя покорно склонился над бумагой, рисуя «старомодные загогулины» и «никому не нужные линии», над которыми всегда издевался. Но, видимо, машины решили в отместку поиздеваться над Костей. Когда Шервуд через час подошел к своему помощнику, тот сидел с выражением крайнего отчаяния на лице, а стол перед ним был завален набросками башни — один красивее другого.

— Что ж, — заметил Шервуд, взяв в руки один из рисунков, — очень мило!

— Но посмотрите, что делают с этим машины! — Костя ткнул рукой на чертежи, сфабрикованные роботами. Шервуд взглянул и невольно улыбнулся: рядом с рисунками Кости лежали аккуратно вычерченные карикатуры на них. Линии теряли плавную форму, башни превращались в уродцев, по сравнению с которыми первый «гриб» выглядел просто красавцем. — А когда я настаиваю на своих линиях, — продолжал жаловаться Костя, — они вычерчивают такие сложные конструкции, что вся работа теряет смысл. Посмотрите, сколько дополнительных креплений добавили они к этой модели. А ведь хороша? — Костя вытащил рисунок, похожий на увеличенное яйцо, поставленное вертикально.

— У вас, — сказал Шервуд, — рука художника работает отдельно от мысли конструктора. Дайте-ка я… — Он сел за Костин стол и в пять минут набросал силуэт башни. — Ну как?

— Ничего… — Костя критически оглядел набросок. — Вы знаете, мне даже нравится. Но как отнесутся к этому чертежные роботы?

— А вы отдайте им!

Машина, к явному удивлению Кости, вычертила нечто очень близкое к рисунку Шервуда. Тот подумал, кое-что изменил и опять отдал машине. Теперь работа Шервуда и машины совпала.

— Я никогда не буду конструктором, — огорчился Костя. — Удивительно, как быстро вы справились с делом!

Шервуд рассмеялся.

— Я пользовался вашими готовыми идеями по части формы. Иначе я провозился бы дня два. Знаете, мне иногда кажется, что мы с вами вдвоем составляем одного идеального конструктора. Так что не отчаивайтесь, вы, половинка!

Вскоре Шервуд сделал еще одно открытие: его новый практикант мечтал стать художником. У него был даже готовый замысел картины — он хотел изобразить молодежь Великой Эпохи, удивительного и неповторимого периода в истории человечества, когда создавался весь тот мир, в котором мы с вами живем. Он сказал, что очень ясно представляет себе, как должна выглядеть эта картина.

— Понимаете: все должно быть просто. Героические люди — это люди, которые просто делают великое дело.

Он добавил, что ему недостает одного важного условия. Однако не художественного мастерства, как думал Шервуд, — по-видимому Костя в своих способностях не сомневался, — а, как выяснилось, совсем другого.

— Участия в каком-нибудь большом деле, — сказал Костя. Шервуда в глубине души всегда немного возмущало это постоянное стремление молодежи непременно к великим делам. Кто же, спрашивается, будет заниматься делами повседневными, которых еще немало на нашей планете.

— Ну, великого дела я вам обещать не могу, — сказал он. — Но станция на Венере, вся, с потрохами, должна стоять на полигоне ровно через два с половиной месяца. Какой-никакой, пусть прозаический, но все-таки труд!

Костя разочарованно махнул рукой. Но он продолжал честно трудиться под руководством Шервуда.

Постепенно бюро изменяло свой облик. Пяток новых, изящных и быстродействующих машин, работающих без чертежей, заменил штук сорок роботов, корпевших над листами ватмана. В помещении стало свободнее.

На долю Шервуда и Кости осталась теперь почти чистая творческая деятельность, их работа стала в известной степени более напряженной: отпали паузы, передышки, невольные секунды отдыха, когда мозг занят машинальным ходом мысли или привычными умозаключениями. Зато проектирование быстро продвинулось вперед. Они работали только по два-три часа, по утрам, на свежую голову — и все же станция была готова за две недели до срока. Шервуд и Костя догнали своих «соперников», авторов второго и третьего вариантов, которые начали работу раньше. Шервуд не мог не признать, что большая заслуга в этом была нового практиканта и той революции, что он учинил в бюро.