Ультиматум Борна - [2]

Немного подальше располагался «памятник» в честь внезапной смерти — тир. Он мало походил на невинные развлечения с мелкокалиберным оружием, которые устраивают на городских ярмарках и деревенских карнавалах. Здесь был целый мир самого смертоносного ультрасовременного оружия: действующие макеты автоматов "МАС-10 и «узи», реактивных гранатометов и противотанковых базук в стальных корпусах, наконец, устрашающая копия огнемета, выплевывающего сквозь вздымающиеся клубы дыма режущие глаз прямые световые лучи. И снова покрытые испариной лица... Пот заливал безумные глаза и ручьями стекал на вытянутые шеи. Казалось, что мужья, жены и дети с нелепыми искаженными лицами расправляются с ненавистными врагами — своими женами, мужьями, родителями и отпрысками. Они были захвачены бесконечной и бессмысленной войной в 9.29 пополудни в парке с аттракционами, главным из которых была жестокость. Явная и тайная. Человек против самого себя и своих врагов, главным из которых, конечно, является его страх...

Худощавый человек с тростью в правой руке, прихрамывая прошел мимо павильона, где взвинченные, сердитые посетители метали острые стрелы в воздушные шары с нанесенными по трафарету портретами общественных деятелей. Когда резиновые головы разлетались в клочья, вспыхивали яростные споры по поводу сморщенных и разорванных остатков изображений политиков и их палачей, вооруженных стрелами. Прихрамывающий человек шел по главной аллее, вглядываясь в толпу, словно выискивал что-то в этой битком набитой, лихорадочно возбужденной, незнакомой ему части города. Он был одет просто и опрятно — пиджак, спортивная рубашка — и держался так, словно не замечал изнуряющей духоты, а пиджак всегда составлял непременную часть его туалета. Это был человек средних лет, с приятным лицом, правда изборожденным преждевременными морщинами, с глубокими тенями под глазами. Морщины были, скорее, результатом образа жизни, которого он придерживался, чем прожитых лет. Его звали Александр Конклин, он был отставным офицером Центрального разведывательного управления, где занимался секретными операциями. Сейчас его терзали предчувствия и мучила тревога: у него не было ни малейшего желания находиться сейчас в этом месте, и он не мог представить себе, что же такое случилось, раз его вынудили прийти сюда.

Он приблизился к тиру, у стен которого было столпотворение, и замер на месте, судорожно глотая воздух, — его глаза были прикованы к высокому лысеющему мужчине примерно одного с ним возраста, перекинувшему пиджак из легкой полосатой ткани через плечо. Навстречу ему к громыхающему прилавку тира приближался Моррис Панов! Но почему? Что должно было случиться? Конклин стал озираться по сторонам, инстинктивно чувствуя, что за ним тоже наблюдают. Чтобы не дать Панову приблизиться к назначенному месту встречи... Времени не было, но, может быть, им еще удастся убраться отсюда! Отставной офицер разведки нащупал под пиджаком маленькую автоматическую «беретту», его постоянную спутницу, и рванулся вперед, хромая и замахиваясь на толпу тростью; он колотил ею по коленным чашечкам, тыкал острием в животы, почки и грудные клетки, пока разгневанные люди не разразились воплями проклятий... Он бросился вперед и, врезавшись своим худым телом в растерянного доктора, заорал, перекрывая рев толпы, прямо в лицо Панову:

— Черт возьми! Что ты здесь делаешь?

— Полагаю, то же самое, что и ты. Из-за Дэвида — или я должен был сказать Джейсона? В телеграмме было указано это имя.

— Это ловушка!

Вдруг раздался пронзительный крик, перекрывший царивший вокруг гвалт. И Конклин и Панов мгновенно взглянули в сторону тира, который был всего в нескольких ярдах от них: пуля попала в горло тучной женщины, жуткая боль исказила ее лицо. Толпу охватило безумие; Конклин оглядывался по сторонам, пытаясь понять, откуда стреляли, но паника достигла апогея: он ничего не видел, кроме мечущихся фигур. Он схватил Панова за руку и потащил мимо вопящих, обезумевших людей по аллее, а потом к огромным «американским горкам» в конце парка, где возбужденные посетители пробивались к билетной кассе.

— Боже мой! — выдохнул Панов. — Неужели пуля предназначалась одному из нас?

— Может быть... а может, и нет, — ответил отставной офицер разведки, который не мог отдышаться; вдалеке послышались вой сирены и свистки.

— Ты же сам сказал, что это ловушка!

— Потому что мы оба получили эту безумную телеграмму от Дэвида, в которой было имя, — а ведь он им не пользовался уже целых пять лет, — Джейсон Борн! Если не ошибаюсь, в твоей телеграмме также говорилось о том, что ни при каких обстоятельствах мы не должны звонить ему домой.

— Верно.

— Это ловушка... Ты проворнее меня, Мо, так что уноси ноги. Двигай отсюда. Беги, как сукин сын, и найди телефон. Телефон-автомат, чтобы не перехватили разговор.

— И что?

— Позвони Давиду домой! Скажи, чтобы он паковал веши Мари и детишек и поскорее увозил их оттуда!

— Что-о?

— Нас разыскали, доктор! Некто ищет Джейсона Борна, тот, кто охотился за Борном многие годы и не остановится до тех пор, пока не возьмет его на мушку... Ты стремился привести в порядок мозги свихнувшегося Дэвида, а я тянул за все прогнившие нити в Вашингтоне, чтобы вывезти его и Мари из Гонконга живыми... Но где-то мы допустили промашку, и нас нашли, Мо. Тебя и меня! Мы — единственная официально зарегистрированная связь с Джейсоном Борном, адрес и род занятий которого неизвестны.