Даже если их бумаги в порядке, всегда нахожу, к чему придраться, — или как минимум делаю вид, будто у них что-то не так, и прогоняю со своего участка. Это мой скромный вклад в защиту человечества от чужеземного вторжения. Пусть правительство увеличивает квоты, если желает.
Часа в два-три ночи я наткнулся на уличного проповедника, женщину, которая курила самокрутку с марихуаной в дальнем проулке. Она новенькая, зовут Тамсин Макриди. На вид ей лет пятнадцать, однако она наверняка достаточно крепкая женщина, иначе в жизни не получила бы этот участок. Уличные проповедники в основном имеют дело с духовными проблемами, вот почему надолго их не хватает. Достаточно скоро они понимают, что здравого смысла и сострадания недостаточно. Тут-то и поднимается буря, и все прочие бегут в укрытие. Впрочем, Тамсин еще прилично ведет себя, даже когда переживает из-за своей беспомощности.
— Люди приходят сюда, стремясь удовлетворить потребности плоти, не духа. — Я возвращаю ей самокрутку. — И мы здесь для того, чтобы помогать, а не вмешиваться.
— Эту лапшу себе лучше вешай! — говорит она, и мы оба смеемся.
Вскоре после этого я столкнулся с реальными неприятностями: кто-то из Лиги защиты евреев напустил голема на марш британских скинхедов. Голем накинулся на них, расшвырял по сторонам, и те, окровавленные, обмочившиеся, визжащие от ужаса, бросились врассыпную. Больше всего мне хотелось отойти подальше и зааплодировать, однако я не мог допустить, чтобы побоище продолжалось. Вдруг кто-нибудь заметит мое попустительство? Поэтому я ввязался в драку, нырнул под молотящие руки голема и прошептал дезактивирующее слово. Он мгновенно успокоился, став тем, чем, собственно, и был — куском безжизненной глины, а я позвонил в полицию, чтобы его вывезли за город. До кого-то наверху мое сообщение наверняка тоже дошло, и я надеялся, что в ближайшее время мне подобных подвигов совершать не придется.
Возясь с големом, я заработал несколько синяков и носовое кровотечение, поэтому, разделавшись с ним, прислонился к каменной стене и принялся жалеть себя: мои исцеляющие заклинания действенны только по отношению к другим. Немногие оставшиеся скинхеды сочувствия ко мне не проявляли — они знали, на чьей я стороне. Некоторые из них вели себя довольно агрессивно. В конце концов мне это надоело, я бросил на них испепеляющий взгляд, и они вспомнили, что в другом месте есть дела поважнее.
Мне ничего не стоит вернуть голема, и они понимали это.
Я продолжил путь, чувствуя боль во всем теле. Демоны, пикси и големы, подумаешь! Просто еще одна обычная ночь в Сохо.
Продолжай идти, продолжай идти. Защити тех, кого сможешь, постарайся не слишком много времени тратить на тех, кому помочь не в силах. Убирай за всеми, изгоняй хищников и позаботься о том, чтобы мир ни о чем не догадывался. Такова моя работа. Большая ответственность, практически никакой власти и очень мало денег.
Все это я более-менее связно изложил Рыжей, когда в конце «смены» мы снова столкнулись друг с другом. Она приложила холодное лезвие ножа к моим синякам и предложила глоток из своей фляжки. Отменная оказалась штука.
— Зачем ты этим занимаешься, малыш Чарли? Работа трудная, сплошные неприятности, а в награду только брань и синяки? Дело вряд ли в деньгах — я наверняка зашибаю больше тебя.
— Верно, — ответил я. — Дело не в деньгах.
Я подумал обо всех тварях, которых видел этой ночью и о существовании которых люди, в массе своей, не подозревают. Причудливые, фантастические, диковинные создания и еще более диковинные люди — обитатели тайного мира. Я и сам творю чудеса с помощью магии, и такая ночь, как нынешняя, переполняет меня торжеством. Как могу я повернуться ко всему этому спиной?
— Малыш Чарли, ты когда-нибудь подумывал завязать? — спрашивает Рыжая.
— Что? И бросить шоу-бизнес?!
