Уличные птицы (грязный роман) - [24]

* * *

День без остатка стер память о полной луне. Солнце изматывало своей добротой, лучи лились с беспорядочной огалтелостью. Море играло. Море было. Не надо ничего кроме моря.

Пятки Графа касались прибоя. Граф лежал на камнях, раскинув руки. Солнце из него пило воду. Когда мысли о прошлом заменяла жажда, Граф пытался исследовать бездонные глубины левитации.

Горячие пальцы оставляла кровь, темя леденело, сознание отделялось от прилипшего к небу языка и уколов камней. Фантом Графа поднимался, и удивлял атавистический разум 360 градусным зрением: облака плыли по опалу небосвода, и, как ни странно, казались гораздо привлекательнее распластавшихся вдоль линии прибоя нудисток. Пляж удалялся, поверхность воды оказывалась сверху, зеленые водоросли звали Графа вглубь, он чувствовал, что может дышать внутри воды.

Вечер возвращал Графа в изнасилованное солнцем тело. Он опускался на его черную, почти негритянскую кожу похотливой женской рукой. Сначала дотрагиваясь до выбритых трудами хипушек яиц и заканчивая щекоткой носа и пяток.

* * *

К июлю Графа стали бесить просьбы «детей цветов» показать, как светятся его руки в темноте под одеялом. Он перестал ходить в их лагерь, и запер свою дверь на замок. В августе приехал Райсман, и Граф, чувствуя, что жирная рожа Райсмана приводит его в ярость, собрался налегке, прихватив лишь оставшуюся бумажную наличность, и, ночь отлежав на могильной плите поэта, глядя на звезды и впитывая спокойствие смерти, ушел через персиковую плантацию в сторону холодных равнин.

* * *

- Высшая власть - власть над собой, а значит над временем, которого не будет, и пространством, которое ни к чему. Получив такую власть, ты потеряешь людей и разбудишь заключенного в тебе бога. Если люди заподозрят в тебе свет бога – горе тебе, рой в себе глубокие шахты, запутывай тоннели и прячь там своего бога. В этих шахтах не трудно заблудиться и потеряться, будь осторожен. В самом глубоком колодце утопи свой страх. И бог твой станет тобой! – проповедник с немытым хаером закусил свою речь хорошим куском курятины, понюхал коньяк, выкаченный Графом. - Водка чище, чтоб стать для себя ясней, пей водку, и не бойся черных отходняков - это из тебя грунт внутренний прет.

Граф в легком белом пиджаке валялся на верхней полке плацкарты поезда, идущего на север. Уже махнув прилично коньяка, он сосредоточенно слушал звуки доходящие до его ушей. Ему особо был приятен перестук железных колес с железным путем.

Народа в вагоне было много, воздух был плотный и, несмотря на открытые окна, довольно смрадный. Но Граф почти не замечал смеси перегара, вони гнилых зубов и ног -внутри него все подрагивало в приятном предвкушении перемен.

Сталь о сталь задавала ритм. Графу подумалось о том, что поезд – самый безопасный вид транспорта.

* * *

Знакомый город был непривычно душен и обычно пасмурен. Улица была новоасфальтированная гладкая, с ржавыми пупками канализационных люков, она вела к большому мосту через большую реку, делящую город ровно на две половины. Часы на башне показывали первый час после полудня, улицы были пусты, и окна чернели безжизненно.

- Ау, - крикнул Граф, даже эхо не ответило ему.

В низком желто-сером небе ровными кругами, как заводные, двигались птицы. Над перекрестком висельником болтался светофор. Листья на деревьях были по-августовски темны и пыльны. Безветрие.

Картину безжизненного мира ломал лишь разлагающийся труп деревянного дома, выглядывающий из-за красного кирпичного купеческого крепыша черными растопыренными ребрами отслоившихся досок. Дом был накренен и трухляво морщинист, он был весь в торчащих заплесневевших клочках и лоскутках, но, даже умерев, он сохранил свою привычку стоять. Внутри дома закричали – истерически пьяно, нецензурно. Граф поспешил к дому, ему не терпелось увидеть хоть кого-то живого.

- Эй, - крикнул Граф, подойдя к большой куче мусора, сотворенной прямо у кривого крыльца дома. Ор внутри дома не усилился, не затих, он, как идиотский «смех из мешочка», повторялся циклически, мужчина – женщина, мужчина – женщина.., все время с одинаковой интонацией. Граф перелез через мусор и потянул за старую истертую латунную ручку. Дверь, скрипнув, подалась. Сквозь образовавшуюся щель на Графа смотрел маленький глаз. Граф отшатнулся. Из щели боком выползло существо, судя по лицу - ребенок, голое, по первичным половым признакам - девочка. Нереально широкое в плечах и тазу, с ярким рельефом мускулов по всему телу. Раскосые глаза дауна смотрели не добро на Графа. Существо приблизилось, посмотрело Графу в лицо, снизу вверх, и с тихим рыком вцепилось зубами в руку, чуть выше запястья. Граф вырвался, отступил назад, запнулся за мусорную кучу, упал на пятую точку, начал отползать. Существо боком, как краб, быстро перебирая кривыми короткими ножками, стало обходить Графа, перекрывая ему выход из двора дома. Двигалось существо по дуге, постепенно приближаясь к Графу, с явным намерением атаковать. Граф выдрал из кучи мусора никелированную дужку от кровати, и, как был сидя, размахнулся по уродцу. Урод, не меняя выражения лица, резво перехватил стальную трубу и, безумно улыбнувшись, пальцами сплющил ее конец. Боковым зрением Граф заметил, что из двери выползает еще одно подобное существо - мальчик. Осознание безвыходности и бесполезности сопротивления заставило Графа изменить тактику. Он нарочито расслабился и улыбнулся косолапой девочке самой широкой улыбкой, на какую был способен. Девочка остановилась, переминаясь с ноги на ногу, удивленно глядя на врага.