Уличные песни - [8]

Тусклым мерцали огнем.

В санях у нас под медвежею полостью

Желтый лежал чемодан.

Каждый из нас, отрешившихся полностью,

Верный нащупал наган.

Вот мы к высокому зданью подъехали,

Встали и быстро пошли.

Сани с извозчиком тут же отъехали.

Снег заметал их следы.

Двое зашли в подворотню заветную,

Стали замки отпирать.

Третий остался на улице ветреной,

Чтобы на стреме стоять.

Вскоре вошли в помещенье знакомое.

Стулья, диваны, шкафы.

Денежный ящик с печальной истомою

Молча смотрел с высоты.

Сверла английские — быстрые бестии,

Словно два шмеля в руках,

Вмиг просверлили четыре отверстия

В сердце стального замка.

Дверца открылась, как крышка у дачки.

Я не сводил с нее глаз.

Деньги советские ровными пачками

С полок глядели на нас.

Помню, досталась мне сумма немалая —

Ровно сто тысяч рублей.

Мы поклялись не замедлить с отвалкою —

Скрыться, как можно, скорей.

Вот от вокзала с красивым букетом

В сером английском пальто

Город в семь тридцать покинул с приветом,

Даже не глянул в окно.

Только очнулся на станции крохотной

С южным названьем под стать.

Город хороший, город пригожий —

Здесь я решил отдыхать.

Здесь на концерте мы с ней познакомились.

Стали кутить и гулять.

Деньги мои все, к несчастию, кончились —

Надо опять воровать.

Деньги мои, словно снег, все растаяли.

Надо вернуться назад,

Чтоб с головой снова браться за старое —

В хмурый и злой Ленинград.

К зданью подъехали без опасения,

Только совсем не к тому.

Шли в этом доме давно ограбления.

Знало о том ГПУ.

Выстрел раздался без предупреждения,

Раненный в грудь я упал.

Так на последнем своем ограблении

Счастье вора потерял.

Если раскрыть «Ленинградскую правду»,

Там на последнем листе

Все преступления по Ленинграду

И приговоры там все.

Жизнь развеселая, жизнь поломатая,

Кончилась ты под замком.

Вот уже старость — старуха горбатая —

Бродит с клюкой под окном.

Мы познакомились на клубной вечериночке

Мы познакомились на клубной вечериночке.

Картина шла у нас тогда «Багдадский вор»

Глазенки карие и желтые ботиночки

Зажгли в душе моей пылающий костер.

Не знал тогда, что ты с ворами связана,

Не знал тогда: красиво любишь жить.

Но все тогда, что нами было сказано,

Умела в злую шутку обратить.

Я не заметил, как зажегся страстию.

Я не заметил, как увяз в грязи.

Прошло полгода — с воровскою мастию

Вперед я двинулся по новому пути.

Я воровал и жил красиво, весело,

По ресторанам широко гулял.

Но вот однажды на малине вечером

Мне про тебя все кореш рассказал.

Нет, не меня любила ты, продажная.

Нет, не со мной в мечтах своих была.

Мне отдавалась целиком ты ночью каждою,

А днем за деньги со стариком жила.

Я взял наган, надел реглан красивый.

Вошел, тихонько двери отомкнув.

Наган увидела ты — и твой взор тоскливый

Меня как будто под руку толкнул.

Не помню, как бежал и как я падал,

Не помню, где и с кем я водку пил.

А помню только, как я горько плакал

И наше танго бесконечно заводил.

Мы познакомились на клубной вечериночке.

Картина шла у нас тогда «Багдадский вор»

Глазенки карие и желтые ботиночки

Зажгли в душе моей пылающий костер.

Ведут на Север срока огромные

Ведут на Север срока огромные.

Кого ни спросишь — у всех Указ.

Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,

Взгляни, быть может, в последний раз.

Ведь завтра я покину каталажку,

Уйду этапом на Воркуту.

И под конвоем там, на той работе тяжкой,

Могилу скоро себе найду.

В побег уйду я — за мною часовые

Пойдут в погоню, зека кляня,

И на винтовочках взведут курки стальные,

И непременно убьют меня.

Друзья накроют мой труп бушлатиком,

На холм высокий меня снесут.

И, помянув судьбу свою проклятьями,

Лишь песню грустно мне пропоют.

И скоро скажут тебе, моя любимая,

Или напишет товарищ мой.

Не плачь, не плачь, подруга моя милая,

Я не вернусь теперь уже домой.

Стоять ты будешь у той моей могилочки,

Платок батистовый свой теребя.

Не плачь, не плачь, подруга моя милая,

Ты друга сердца отыщешь для себя.

Ведут на Север срока огромные.

Кого ни спросишь — у всех Указ.

Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,

Взгляни, быть может, в последний раз.

Нас было пятеро

Нас было пятеро фартовых ребятишек.

И всем барышникам было по барышам.

Из нас четыре докатилися до вышек,

А я на полную катушку намотал.

Была ты девушкой, когда тебя я встретил.

Прошла ты гордо на модных каблуках.

В твоих глазах метался пьяный ветер,

И папироска дымилася в зубах.

Ты подошла ко мне небрежною походкою,

Взяла под руку и сказала мне: «Пойдем».

А поздно вечером споила меня водкою

И завладела моим сердцем, как рулем.

Ведь никогда ж я не был уркаганом.

Ты в уркагана превратила паренька.

Ты познакомила с малиной и наганом.

Как шел на мокрое — не дрогнула рука.

Костюмчик серенький, колесики со скрипом

Я на казенный на бушлатик променял.

За эти восемь лет немало горя мыкал,

И не один на мне волосик полинял.

Я срок разматывал, как лярва, припухая,

Там нары жесткие да пайка триста грамм,

И лишь о том, что было, часто вспоминая, —

Такая жизнь — она положена ворам.

Так что ж стоишь, краснеешь и бледнеешь?

Из-за тебя же я, сука, пострадал.

Беги в легавку, да только не успеешь.

И финский нож под сердце ей вогнал.

Нас было пятеро фартовых ребятишек.

И веем барышникам было по барышам.

Из нас четыре докатилися до вышек,

А я на полную катушку намотал.

Мурка