Улица Вокзальная, 120 - [40]

– Джо Эйфелева Башня? – пролепетал я.– Жорж Парри?

Я схватил его за лацканы мундира.

– Немедленно несите сюда альбом с фотографиями,– закричал я.– Жорж Парри умер не в 38-м году. Месяц назад он был еще жив.

Ошеломленный этим новым известием, не требуя дополнительных разъяснений, он побежал за достопримечательной коллекцией фотографий преступников.

– Сравните это с вашей фотографией Парри,– сказал я, вручая ему фото обеспамятевшего,– есть ли между ними какое-нибудь сходство?

– Но ведь вы же мне сами говорили…

– Не обращайте внимания на то, что я вам говорил. Человек на этой фотографии и парень, с которого я снял отпечатки,– одно и то же лицо.

Он схватился за голову.

– Боже мой,– запричитал он, едва ли не сломленный,– Боже мой, это другой человек…

Он растерянно смотрел на меня.

– Возможно ли, чтобы впервые за всю историю уголовного розыска и научной экспертизы отпечатки пальцев…

– Не будьте ребенком, Фару. Вы же тщательно сверили их, не так ли? И обнаружили какое количество совпадений?

– Семнадцать. Максимальное.

– На каждом пальце?

– На каждом.

– Значит, ошибка исключена,– подытожил я.– Наш гангстер – матрикулярный номер 60202.

– Это другой человек…– твердил Фару, отрываясь от фотографий.

– Напротив, как раз тот самый. Тот самый именно потому, что другой. Не смотрите на меня так… Я не сошел с ума. Просто наделен чуть более пылким воображением… Успокойтесь и сравнивайте. Овал лица тот же, хотя само лицо, если отвлечься от шрама, претерпело известные изменения. Рот стал меньше, подбородок украсился искусственной ямочкой. У Жоржа Парри нос курносый; у моего товарища по заключению – прямой, с тонкими крыльями. Что касается ушей, то у Джо Эйфелевой Башни они оттопырены, тогда как здесь – приплюснуты, почти прижаты, отчетливо выступающий висок выровнялся и т.д.

– Пожалуй… вы правы,– согласился он после минутного размышления.

Наконец осознав, что кроется за констатацией этого факта, разразился гневной тирадой в адрес хирурга, до неузнаваемости изменившего облик преступника.

– А ведь его официально опознали в 1938 году в трупе, найденном на побережье Корнуэлла,– заметил я.

– Да! Тело было наполовину изъедено крабами… Однако Скотланд-Ярд его и в самом деле опознал… хм…

– Понимаю. Вы не решились произнести, хотя явно подумали об этом, что английская полиция выдала желаемое за действительное.

– Во всяком случае, после его смерти – действительной или мнимой – Скотланд-Ярд никогда уже больше о нем не упоминал.

– Еще бы! Парри решил отойти от дел и спокойно пожить на свою ренту. Ради этого он и отважился на смелую инсценировку и до или после нее (эдакий Элвин Кэрпи, американский преступник номер один, только более удачливый) воспользовался услугами искусного хирурга.

Фару вылил очередной ушат проклятий и угроз на голову этого неразборчивого в средствах хирурга. И остановился только для того, чтобы потребовать от меня более подробных разъяснений, ибо, по его мнению (он вдруг перешел на агрессивный тон), я давно уже обязан был их ему дать. Подняв с пола, вытерев, набив и раскурив трубку, я подробно изложил ему эту запутанную историю, ни словом не обмолвившись, однако, об эпизоде с двойником Мишель Оган. Я явно страдал недугом умолчания.

– Итак, подведем итоги,– проговорил инспектор, задумчиво покручивая серый ус.– В немецком концлагере для военнопленных вы встречаете Жоржа Парри с диагнозом амнезия… Это не симуляция?

– Ни в коем случае.

– Незадолго до смерти к нему чудесным образом возвращается память, и он обращается к вам со словами: «Элен… улица Вокзальная, 120».

– Я спрашиваю у него: «Париж?»[19] Ему кажется, что я называю его по фамилии, и он утвердительно кивает. Короче, на улице Вокзальной в 19-м округе нам ничего не светит; к тому же там нет дома 120…

– Отлично. Оказавшись в Лионе, вы становитесь свидетелем убийства Коломера, который перед смертью сообщает вам тот же таинственный адрес. Вы полагаете, ему удалось установить, что Жорж Парри жив?

– Да, таково единственное объяснение, логически увязывающее два эти события.

– Я тоже так думаю. Затем вы приходите к заключению, что улица Вокзальная, 120, вполне может оказаться Лионской улицей, 60. Допустим. Чтобы собрать дополнительные сведения о жизни вашего сотрудника в Лионе, вы обращаетесь за услугами к частному детективу. Его словоохотливая секретарша и бывший сообщник Жоржа Парри пытаются отправить вас на тот свет. Согласно версии комиссара Бернье, убийца Коломера – Жалом, но… но вы эту версию не разделяете?

– Нет.

– Почему?

– По причине прямо-таки противоестественной осмотрительности этого типа. Упоминая об этом его качестве, я имею в виду даже не столько опрятность его жилища – сейчас объясню почему,– сколько скудное содержимое его карманов. Невозможно удовлетворительно объяснить, почему такой осмотрительный субъект не захватил с собой револьвер… Поэтому я и убежден, что между двенадцатью и половиной четвертого ночи – временем нашего посещения квартиры Жалома – в ней побывал кто-то еще.

– Как?

Я повторил.

– У вас есть доказательства?

– Одни предположения.

– Кто, по-вашему, этот таинственный визитер?

– Убийца Коломера, он же – человек, натравивший на меня Жалома. Весьма вероятно, что он ждал неподалеку от Арочного моста исхода нашего поединка и, видя, что его подручный не возвращается… Нет… Еще лучше, он услышал всплеск, после чего, находясь поблизости, увидел, что мы возвращаемся целые и невредимые, несмотря на подстроенную нам ловушку. Испугавшись, неясно представляя себе степень моей осведомленности, понимая, что в результате неминуемого обыска на квартире Жалома в мои руки попадут компрометирующие его документы, он прямиком устремляется к дому своего сообщника, открывает своим ключом дверь и… наводит порядок. Демонстративно прячет там оружие, которым совершено преступление в Перраше, в надежде убедить нас, что убийца Коломера – Жалом. Ведь этот револьвер не позволяет установить настоящего владельца. Иностранного производства, незаконно переправленный и таким же способом приобретенный. Очень скоро к нему уже нельзя будет раздобыть патронов. Поэтому не жалко и расстаться.