Улица вдоль океана - [8]

Услышав имя сына, Коравье оживился, глаза блеснули.

— Рыпель долго не едет.

— Приедет, — успокоил его Ким, — Хочешь, книжку тебе хорошую почитаю? Я читать буду — ты слушать.

Коравье ничего не ответил. Ким раскрыл книжку потолще, на обложке которой значилось: «А. В. Перышкин. Курс физики, часть II. Учпедгиз, 1950 г.», прокашлялся и, внимательно глядя на первую страницу, где излагались основные понятия криволинейного и вращательного движения тел, солидно заговорил:

— Вчера далеко от нашего села собирался один важный пленум, — «читал» Ким, передавая услышанное по радио в последних известиях. — Много людей говорили важные вопросы. Скоро в бригады пришлют новые палатки. Электричество сделает теплые печки, и будет в бригаде радио. В бригаде надо вести культурную работу. Надо баня, надо много зоотехников местного населения. Тогда копытка[1] не будет трогать оленя, и все задачи заготовки мяса и пушнины выполним быстро…

Он продолжал «читать», переворачивая страницы учебника, а Коравье молча сидел, прикрыв веки, и тихонько раскачивался в такт его словам, положив на колени сухонькие руки с погнутыми в суставах пальцами.

— Конец, — сообщил Ким и взглянул на старика — Понял, какая книжка?

— Мой Рыпель тоже книжки знает, только он плохой сын, — после долгого молчания сказал Коравье, не поднимая век.

— Ладно, я пойду, — Ким вдруг спохватился, что засиделся у старика. Напомнил: — Не забудь мой приказ в клуб ходить.

Выйдя от Коравье, Ким вдруг понял, что неправильно ходит. Нельзя было начинать с этого конца улицы. На другом конце — звероферма, пошивочная, контора. Там весь народ, там сразу всех увидишь. Он спустился к океану и берегом поспешил на другой конец села — путь берегом был короче.

Спустя полчаса Ким уже стоял в проходе длинного барака зверофермы, и обступившие его молодые работницы наперебой говорили ему:

— Ким, ты сколько книжек прочитал — сто или тысячу?

— Ты сам собрание делай! Здесь делай. Мы слушать будем, лисички будут.

— Ким, ты когда жениться будешь? Почему не женишься?

Женщины галдели. В клетках, подвешенных вдоль стен, бегали, сидели, поскуливали лисицы. В нос бил удушливый запах гнилого мяса и прелой шерсти. А Ким, посмеиваясь, стоял среди женщин и отвечал по порядку на все их шпильки:

— Много книжек читал. Может, сто читал, может, больше.

— Я собрание делать не умею. Барыгин умеет.

— Рано жениться. Скоро в армию пойду.

Он понимал, что женщины подтрунивают над ним, но не обижался — что с них возьмешь, женщины есть женщины. Так, отшучиваясь от их колючих словечек, он и покинул звероферму.

Не доходя до пошивочной мастерской, Ким столкнулся с Гиуне — она шла с ведром к ручью за водой. Он остановил ее, обстоятельно рассказал о собрании, о приёзде Барыгина и о том, по какому сигналу надлежит собираться в клуб. Поручил объявить об этом швеям и пошел в контору.

К его великому удивлению, там было пусто. На столах все разложено: бумажки, счеты, линейки — и нигде никого. Ким вышел на крыльцо и увидел вдалеке, возле магазина, толпу народа. Думая, что это приехал Барыгин, он поспешил туда.

Однако люди собрались не у магазина, а у дома Пепеу, и никакого Барыгина среди них не было. Ким подошел поближе и увидел в центре толпы самого Пепеу. Задрав к подбородку подол сатиновой рубашки, под которой скрывалась еще одна рубашка, белая (никогда раньше Пепеу рубашек не носил); и выпятив голый живот с красным продольным рубцом, Пепеу возбужденно выкрикивал:

— Видали, какой крепкий? — Он хлопал себя рукой по животу. — Это шов называется! Доктор три часа шил. Я спал тогда, как морж, ничего не слышал! Можно трогать, теперь Не болит! Трогай, трогай, не бойся! Такой крепкий шов волк возьмет — зуб поломает!

— Можно трогать, — разрешила жена Пепеу и первой дотронулась пальцем до рубца, разделявшего сверху донизу живот Пепеу.

Все принялись осторожно ощупывать рубец. Ким тоже провел по нему пальцем. Рубец был твердый как камень, — значит, действительно крепкий. Потом все стали трогать рубец по второму разу и по третьему, а гордый Пепеу продолжал объяснять:

— Болезнь такая, язва называется. Доктор одну маленькую кишку резал, потом живот шил. Думаете, как живот шьют? Иголкой шьют, жилой оленя шьют.

Тут Ким, который запамятовал было о своем поручении, вспомнил о нем и громко сказал:

— Прячь свой живот, Пепеу, уже все видали! Сегодня Барыгин из района едет, собрание будет, потом кино без денег. Надо всем на собрание в клуб идти.

— Я кино не хочу смотреть! — возмутился Пепеу. — Я хочу дальше говорить, как меня доктор лечил!

Но у женщин внезапно пропал интерес к животу Пепеу и к тому, как его лечили. Они стали расспрашивать Кима о собрании и о том, какое будет кино.

— Еттувье радиолу громко поставит. Как поставит — надо всем идти, — объяснял Ким.

— Я радиолу слушать не хочу, у меня голова болит! — снова возмутился Пепеу, рассерженный невежливым поведением Кима, — Я про больницу говорить хочу!

Быть может, интерес к животу Пепеу возобновился бы но в это время из магазина вышел Еттувье. Из кармана его брюк торчала фляга, а в флягах, как известно, держат спирт.

— Кто тебе сказал, я радиолу поставлю?! — крикнул он Киму, услышав его последние слова.