Совсем близко грохнул выстрел. Володька насупился.
— Спирин твой небо дырявит. Опять по следу бегает, караулит. Защитник нашелся!
— Пусть караулит, — Маша ободрилась, услыхав о Спирине. — От таких, как ты, и караулит!
— Дуреха, — сказал Володька. — Он за убийство сидел и тебя кокнет.
Повернулся и ушел. А над ручьем снова — прокатился выстрел, потом еще один.
Маша постояла на берегу — думала, Спирин появится. Прошло с четверть часа — ни выстрелов больше, ни Спирина. Она взяла сумку и ушла от ручья, так и не помывшись в его теплой воде.
А на следующее утро с крылечка снова летел ее голос:
— Мужья, а мужья, завтрак стынет! Ну-ка, чья бригада первой явится?
Она называла их мужьями, а законный ее муж и единственный остался во Владивостоке, и вскоре все узнали, почему так случилось — сама рассказала.
Единственный ездил главным кондуктором на товарняках и так пил что в один прекрасный день она не выдержала: схватила на руки сына и в чем была прибежала к своей матери. Оставила Вовика — и скорей в аэропорт… Ни о чем не думала в ту минуту, одного хотела: куда угодно уехать, лишь бы подальше от своего главного кондуктора. Ближайший самолет летел на Магадан, она в горячке взяла билет. Уже с Колымы написала матери: будь что будет, а жить с ним не могу. Встретились дорогой хорошие люди, помогают найти работу. Побереги Вовика, устроюсь — заберу его. И на прежнюю работу написала, в паровозное депо: так и так, берите другую нормировщицу.
А вскоре поняла, что не так все просто. Единственный занозой сидел в сердце. Первое письмо от него она читала вслух «мужьям», явившимся на обед. Голос у нее дрожал от радости, по щекам плыли слезы. В письме единственный клялся и божился, что в рот не возьмет больше зелья, уговаривал простить и вернуться.
— Вот как учить надо, — говорила она, сияя зарумянившимся лицом. — Почему я раньше, дура, не уехала? Он бы у меня давно человеком стал!
«Мужья» уминали борщ вприкуску с чесноком, уминали гречневую кашу с жареной олениной, запивали компотом и живо обсуждали услышанное. И все сходилось на одном: не должна она сейчас уезжать, как же они останутся без повара?
— Да не уеду пока, не уеду, — улыбалась она, посвечивая белыми меленькими зубками, — Я ведь по договору у вас на весь сезон!
— Дело не в договоре, Машуха, а в том, что мы тебя любим и не пустим, — подошел к ней Мишуня Волков. Был он лысый, с пучком ржавых волос над губой — усы отпускал.
Мишуня обнял Машу, похлопал по круглому плечику. Она не отстранилась, а даже прильнула к нему и повторила:
— Да не уеду пока, только напишу ему.
А шофер Вадя Ярочка (такая у него была овечья фамилия) с досадой сказал:
— Знал бы что за письмо, припрятал бы. — Вадя был хозяином старенького ЗИЛа, доставлял на нем старателей на смену, забирал со смены, мотался на прииск за горючим, продуктами и почтой.
Второе письмо от единственного Маша никому не читала. В нём единственный ставил вопрос ребром: приедешь или нет, отвечай немедленно. Какой может быть договор, кто имеет право тебя задерживать? В конце сообщал, что крепко держит слово насчет зелья.
Маша послала ответ сразу же, написала, что любит его больше прежнего, и объяснила, что договор нарушить не может, потому приедет ровно через два месяца. Просила писать каждый свободный от поездки день, наказывала ему жить в эти дни у ее матери и заниматься Вовиком.
Август пришел жаркий, без дождей. В тайге сохли на корню грибы, мох стал сухим, как порох, пропало комарье. Ручей обмелел, воды для промывки стало маловато, но золото все же шло хорошее.
Артельщики ходили веселые, хотя и работали как проклятые, без выходных и праздников. Вваливались со смены в столовую, с ходу сообщали: — Маша, пой-пляши, голубка, — кило взяли!
— А Волков сколько? — интересовалась она.
— У Волкова съемка идет. Сейчас сам явится, скажет.
— А у Спирина?
— Этого черта головастого не обгонишь — полтора кило.
Пригнувшись в низких дверях, входил Спирин. Сдергивал с головы берет-маломерку, выпуская на волю сбившийся стог седеющих волос, садился к столу.
— Как думаешь, девка, сколько мы взяли? — спрашивал он.
— Больше всех!
— Точно, — расплывался довольной улыбкой Спирин.
Между Володькой Когтем и Спириным шла скрытая вражда. Другие, может, и не замечали, а Маша видела. Если Володька сидел за столом и входил Спирин, Володька молча отодвигал миску и выходил вон. Увидев с порога, что на кухне Спирин, Володька опять-таки круто развернется и нет его. Спирин никогда не уходил. Только насупит брови да поведет вслед ему глазами. В начале сезона они были в одной бригаде, спали в одной палатке. Володька выселился из палатки, сменил бригаду.
После случая на ручье Володька на людях делал вид, что не замечает Машу. Но всякий раз, оказавшись с ней один на один на кухне, с насмешкой спрашивал:
— Ну, как твой Авдюха — завлекательный мужичок?
— Конечно, завлекательный, — отвечала она, чтобы отделаться.
— Давай, давай. Не забудь меня на свадьбу пригласить, — снисходительно бросал он и уходил.
Если Спирин не был на смене или не спал в палатке, его следовало искать либо на кухне, либо где-то возле Маши.
— Чего тебе, девка, подсобить? — постоянно спрашивал он. — Может, воды натаскать?
