На другой день на дощатой стене в столовой-кухне появилось объявление: «У НАС НЕ КУРЯТ И НЕ РУГАЮТСЯ! СОБЛЮДАЙТЕ ПОРЯДОК!». И еще одно объявление на дверях: «ВЫТИРАЙТЕ НОГИ!». Требование подкреплялось наглядными предметами: под крыльцом и на крыльце были разостланы влажные мешки.
В тот же день повариха приладила на ветках лиственниц, свисавших над палатками, десяток тетрадных листов с надписью: «ПРОСИМ НЕ ВЫРАЖАТЬСЯ!»
Володька Коготь крутил лохматой, пшеничной головой и кивал в сторону кухни:
— Не все дома у гражданочки!
Дня через два приехал на «газике» начальник участка Пряхин. Дело было среди дня, когда народ вымелся из палаточного селения: одни мыли золото в отдаленном распадке, другие разбрелись — кто на охоту, кто на ручей стирать бельишко. Один Гришка Григоров сидел за палаткой на поваленной лесине, чистил свою мелкашку.
Пряхин, толстый и пузатый, вылез из машины, огляделся, никого не увидел и пошёл в домик. На крыльце задержался, снова огляделся и опять не заметил Гришку. Отвел рукой простыню, которой был завешен от комаров вход, исчез за нею.
Гришка решил, что Пряхин неспроста оглядывался. Он поднялся и пошел к домику, вроде воды попить. Подходя, услышал за простыней смех поварили. Потом голос Пряхина:
— А не пристают к вам мужья?
— Какие мужья? — удивилась она.
— Это в одной артели повариха всех старателей мужьями звала.
Она снова засмеялась:
— Я им так пристану — косточек не соберут!
— Договорились насчет оплаты? — спросил Пряхин.
— Нет еще, — ответила повариха. — Я еще не решила — может, перееду отсюда.
— Не нравится?
— Да что-то не очень нравится.
— Ну, смотрите, сами решайте.
Гришка передумал заходить в домик. Отправился обратно, за палатку.
— Григоров! — окликнул его вышедший на крыльцо Пряхин. — Что это у вас никого не видать?
— А меня разве плохо видно? Я черный, издалека заметный. Один медведь в тайге был, и тот меня заметил, — сказал Гришка, возвращаясь к домику.
— Как нога? — Пряхин спустился с крыльца.
Гришка поднял ногу, согнул в коленке, хлопнул по ней ладонью.
— Работает костыль!
Весной Гришка повстречался в распадке нос к носу с медведем. Был без ружья, пришлось дать деру. Медведь тоже дал деру, — в другую сторону. Гришка этого не видел, споткнулся на бегу о корягу, сломал ногу, месяц отлежал в гипсе.
Повариха тоже сошла с крыльца, сказала Пряхину:
— Напрасно не поели, Василь Васильевич.
— Спасибо, не хочется. А что это у вас за флаги такие на ветках? — показал Пряхин на развешанные бумажки.
— Чтоб не выражались, — ответила повариха, метнув каштановыми глазами на Гришку. — Вы бы еще, Василь Васильевич, сказали им, чтоб оленей каждый день не били. Каждый день тушу приносят и не съедают. Мясо выбрасывать приходится. А их вообще стрелять запрещено.
Пряхин пожал плечами, ничего не ответил. А Гришка презрительно скривился:
— Ха, кто это запретил? У нас тайга — закон, медведь — хозяин.
— Где сейчас Спирин моет? — перевел разговор Пряхин.
— На Сонном ручье. Могу прокатиться, — ответил Гришка. Закурил и полез в «газик», забросил на заднее сиденье мелкашку.
Пряхин сел за руль. Повариха взяла с крыльца пустые ведра, пошла к роднику.
Пряхин развернул «газик», и тот запрыгал по кочкам в распадок.
— Зачем нам эту куклу прислал? — спросил Гришка и придавил в заскорузлой ладони, как в пепельнице, сигарету. Он не мог забыть поварихиной затрещины.
— А где я вам мужика найду? Уйдет от вас — замены не ждите.
Артельные уважали Пряхина: спокойный начальник, не шумный, дело знает. Пять артелей на его плечах, другой бы не успевал ворочаться. А у Пряхина все, как по маслицу катится: запчастями сполна обеспечены, горючее с запасом поступает, грузовик для артели выбил. А что старателю еще нужно?
— Зря обижаешь женщину, у нее жизнь тяжелая, — сказал Пряхин.
— Жизнь! — скривился Гришка. — Мою жизнь в кино крутить — корыто слез будет. У меня жена была, Нина, кукла была. Родной брат отбил. Я ему живот ножом полоснул и себя хотел зарезать. Вот как я сюда попал.
— Ну и дурак, — вздохнул Пряхин. Он спустил подпрыгивающий «газик» прямо в ручей, повел по твердому дну, по плескавшей воде.
— У меня кровь горячая, я за себя не отвечаю, — Гришка снова закурил.
— А, все цыгане такие, — опять вздохнул Пряхин.
— Какие? — вывернул на него белки Гришка. — Думаешь, все ворюги? Я никогда не своровал.
— Только брата зарезал.
— Ни черта не зарезал, — процедил Гришка. — Пузо зашили и бегает…
Показались отвалы серой породы. Ручей аккуратненько обогнул отвал, распался на два мелких широких рукава. Вода лениво текла по гальке, едва покрывая меленькие камушки.
Понура стояла на взгорке: бункер приподнят, колода в наклон принесла к ручью, уткнулась в него хвостом. Из колоды бурая вода выносила в ручей отмытые камни.
В смене работали трое: два бульдозериста и один на колоде.
Пряхин притормозил недалеко от понуры, бригадир уже выпрыгивал из бульдозера. Пряхин пошел ему навстречу. Поздоровался за руку, а Гришка просто кивнул Спирину. Повернулся, полез на крутой борт отвала, сел на валун, положил на колени свое ружье, стал глядеть вниз.
Пряхин со Спириным потиху шли по распадку, меся сапогами вязкий грунт, о чем-то толковали. Здоровенный Авдей Спирин на две головы возвышался над толстым Пряхиным. Больше говорил Пряхин, размахивал короткой рукой. Авдей слушал, нагнув круглую, как кочан, голову, обтянутую выгоревшим беретом-маломеркой.
