Улица Темных Лавок - [38]

Однако время от времени мы все-таки спускались в деревню. Мы выходили из шале часов в десять утра и шли по дороге, вьющейся между маленькими часовенками. Иногда мы заходили в какую-нибудь из них, и Дениз ставила свечку. Некоторые были закрыты. Мы двигались медленно, чтобы не провалиться в снег.

Ниже, посреди круглой площадки, стояло каменное распятие, отсюда дорога круто шла вниз. Правда, на полпути спуска были сделаны деревянные ступеньки, но их завалило снегом. Я шагал впереди Дениз, чтобы поддержать ее, если она поскользнется. Внизу лежала деревня. Мы проходили по главной улице до площади мэрии, потом мимо отеля «Монблан». Немного дальше, справа, возвышалось здание почты из сероватого бетона. Оттуда мы посылали письма друзьям Дениз: Леону и Элен, которая сдавала нам свою квартиру на улице Камбасерес… Я написал несколько слов Рубирозе — я сообщал, что благодаря его паспортам мы добрались до места, и советовал ему присоединиться к нам — в последний раз, когда мы виделись в миссии, он говорил, что хочет «немного проветриться». Я сообщил ему наш адрес.

Мы поднимались к Рошбрюну. Из всех отелей, стоявших вдоль дороги, высыпали стайки детей с тренерами в темно-синих лыжных костюмах. На плечах они несли лыжи или коньки. Несколько месяцев назад отели здесь предоставили бедным детям из больших городов. Прежде чем повернуть назад, мы долго смотрели издали на людей, толпящихся у будки канатной дороги.

Над шале «Южный Крест», если подниматься от него по дорожке между пихт, стояло еще одно шале, низенькое, одноэтажное. В нем жила женщина, покупавшая для нас продукты в Межеве. Ее муж держал несколько коров, в отсутствие владельцев он присматривал за «Южным Крестом». У себя в шале в большом зале он оборудовал простенький бар, расставил столики и поместил туда бильярд. Как-то после обеда мы с Дениз поднялись к нему за молоком. Он был не слишком любезен с нами, но Дениз, увидев бильярд, попросила разрешения сыграть. Он сначала удивился, потом растаял. И даже сказал, что она может приходить сюда играть, когда ей будет угодно.

Мы часто поднимались к ним по вечерам, с тех пор как Фредди, Гэй Орлова и Вилдмер стали покидать нас ради светских развлечений в Межеве. Они все время звали нас с собой в «Экип» или какое-нибудь другое шале на «дружеский ужин», но мы предпочитали уходить наверх. Жорж — так звали того человека — и его жена ждали нас. Я думаю, мы пришлись им по душе. Мы играли на бильярде с ним и двумя-тремя его друзьями. Лучше всех играла Дениз. Я вижу ее, такую грациозную, с бильярдным кием в руке, ее нежное азиатское лицо, светлые глаза и длинные, до талии, вьющиеся, отливающие медью волосы… Она носила старый красный свитер, который ей отдал Фредди.

Мы допоздна болтали с Жоржем и его женой. Жорж говорил, что в один из ближайших дней обязательно произойдет какой-нибудь скандал и тогда будет проверка документов, потому что многие из тех, кто приехал отдыхать в Межев, устраивают попойки и привлекают к себе внимание. Мы не такие, как они. Его жена и он позаботятся о нас, если что…

Дениз призналась мне, что Жорж напоминает ей отца. Часто мы затапливали камин. Так текли часы, полные покоя и человеческого тепла, и нам казалось, мы обрели семью.

Бывало, что все уходили, а мы с Дениз оставались в «Южном Кресте». Тогда шале принадлежало нам одним. Я хотел бы вновь пережить те прозрачные ночи, когда мы смотрели на лежащую внизу деревню — она четко вырисовывалась на снегу и казалась миниатюрной игрушкой, вроде тех, что выставляют в витринах на Рождество. В эти ночи все представлялось простым и ясным, и мы мечтали о будущем. Мы поселимся здесь, наши дети пойдут в деревенскую школу, и лето будет приходить к нам со звоном колокольчиков пасущегося стада… Мы заживем, ничего не опасаясь, счастливо и спокойно.

Но когда по ночам шел снег, мне казалось, что я задыхаюсь. Никогда нам с Дениз не выкарабкаться. Мы пленники этой долины и мало-помалу будем погребены под снегом. Что может повергать в большее уныние, чем горы, замыкающие горизонт… Меня охватывала паника. Тогда я открывал дверь, и мы выходили на балкон. Я вдыхал холодный воздух, напоенный ароматом пихт. И мой страх отступал. Напротив, этот пейзаж навевал на меня тихую грусть, и понемногу мне становилось легче. И что есть мы в этом пейзаже? Отзвук наших поступков, наших жизней, чудилось мне, тонет в вате легких снежинок вокруг нас, падающих на колокольню, на каток и кладбище, на темную полоску дороги, пересекающей долину.

А потом Фредди и Гэй Орлова начали вечерами приглашать людей к себе. Вилдмер уже не боялся, что его узнают, и стал душой общества. Приходило человек десять, часто больше, без предупреждения, ближе к полуночи, и вечеринка, начавшаяся в другом шале, разгоралась с новой силой. Мы с Дениз избегали их, но Фредди так трогательно уговаривал нас остаться, что мы иногда уступали ему.

И сейчас передо мной, как в тумане, возникают какие-то лица. Вертлявый брюнет, без конца предлагавший сыграть партию в покер, — он ездил на машине с люксембургским номером; некий Андре-Карл, блондин в красном свитере, ходивший на лыжах на длинные дистанции и потому всегда загорелый; еще один тип, коренастый, закутанный в черный бархат, в моих воспоминаниях он похож на неотвязно гудящего большого шмеля… И спортивные красотки Жаклин и некая мадам Кампан.