Улица Темных Лавок - [15]

— Осталась одна эта комната, в другие не войти, — сказал он. — Двери опечатаны.

— Почему?

— На дом наложен арест.

Я оцепенел.

— Все опечатали, но мне разрешили остаться. Не знаю, надолго ли?..

Он затянулся и покачал головой.

— Время от времени приходит какой-то тип из Управления — проверяет. Они, похоже, никак не примут решения.

— Кто?

— Управление.

Я плохо понимал, что он имеет в виду, но вспомнил трухлявую дощечку: «Управление Государственными Владениями».

— Вы давно здесь живете?

— О да… Я приехал, когда умер месье Говард де Люц… Дед Фредди… Я ухаживал за парком и служил шофером у мадам… У бабушки Фредди.

— А его родители?

— Они, видимо, умерли очень молодыми. Его воспитывали дед и бабушка.

Значит, меня воспитывали дед и бабушка. После смерти деда мы жили здесь с бабушкой, урожденной Мэйбл Доунэхью, и этим человеком.

— Как вас зовут?

— Робер.

— А как вас называл Фредди?

— Его бабушка звала меня Бобом. Она же была американка. И Фредди тоже Бобом.

Это имя, Боб, ничего во мне не пробудило. Но ведь и он не узнавал меня.

— Потом бабушка умерла. С деньгами и тогда уже было трудновато… Дед Фредди растратил состояние своей жены… Огромное американское состояние…

Он немедленно затянулся, и к потолку поползли струйки голубого дыма. Эта комната с большими витражами и рисунками Фредди — моими? — на стене и на потолке была, наверное, его убежищем.

— Потом Фредди исчез… Не сказав ни слова… Не знаю, что случилось… На все их имущество наложен арест…

Опять эти слова «наложен арест», как дверь, которую грубо захлопывают перед вашим носом в ту минуту, когда вы намеревались переступить порог.

— И с тех пор я жду… Хотел бы я знать, что они собираются со мной делать… Они все-таки не могут просто выкинуть меня на улицу…

— Где вы живете?

— В бывших конюшнях. Дед Фредди переделал их.

Он смотрел на меня, зажав в зубах трубку.

— А вы? Расскажите, как вы познакомились с Фредди в Америке.

— Ну… это длинная история…

— Давайте немного пройдемся? Я покажу вам парк…

— С удовольствием.

Он открыл застекленную дверь, и мы спустились по каменным ступенькам. Перед нами была лужайка вроде той, по которой я с трудом пробирался к дому, но тут трава была гораздо ниже. К моему величайшему удивлению, задняя сторона здания совсем не соответствовала фасаду — она была построена из серого камня. И крыша была другая: ее усложняли многочисленные скаты и щипцы, так что дом, который с первого взгляда можно было принять за дворец времен Людовика XIII, напоминал с этой стороны скорее курортную виллу, построенную в конце XIX века, такие виллы и сейчас попадаются иногда в Биаррице.

— Я стараюсь ухаживать за этой частью парка, — сказал он. — Но одному трудно.

Мы прошли вдоль лужайки по аллее, посыпанной гравием. Слева от нас тянулись аккуратно подстриженные кусты в человеческий рост. Он указал на них.

— Лабиринт. Его посадил дед Фредди. Я слежу за ним, как могу. Надо же, чтобы хоть что-то оставалось как прежде.

Мы углубились в «лабиринт» с бокового входа, и нам пришлось наклониться, чтобы пройти под зеленым сводом. Тут пересекались многочисленные аллеи, и были свои перекрестки, круглые площадки, повороты под прямым углом, по синусоиде, и тупики, и зеленая деревянная скамейка под грабами… Наверное, ребенком я играл здесь в прятки с дедом или со своими приятелями, и, без сомнения, в этом волшебном «лабиринте», где пахло бирючиной и сосной, я провел лучшие минуты своей жизни. Когда мы вышли, я не удержался:

— Странно… Этот лабиринт мне что-то напоминает…

Но он, казалось, не слышал меня… На краю лужайки стоял старый, заржавевший турник с двумя качелями.

— Вы позволите…

Он сел на качели и снова раскурил трубку. Я устроился рядом, на других качелях. Заходящее солнце обволакивало кусты и лужайку нежным оранжевым светом. И серый камень замка был весь в оранжевых бликах.

Тут я и показал ему фотографию, где были сняты Гэй Орлова, старый Джорджадзе и я.

— Вы знаете этих людей?

Он долго смотрел на снимок, не вынимая изо рта трубки.

— Ее-то я хорошо знал… — Он ткнул указательным пальцем в лицо Гэй Орловой. — Русскую…

Он произнес это как-то мечтательно и весело.

— Еще бы мне ее не знать, эту русскую…

Он усмехнулся:

— В последние годы Фредди часто бывал здесь вместе с ней… Девочка была что надо… Блондинка… Но уж пила, я вам скажу… Вы знали ее?

— Да, — сказал я. — Я видел ее с Фредди в Америке.

— Выходит, он познакомился с русской в Америке?

— Да.

— Вот она, наверное, могла бы вам сказать, где сейчас Фредди… Надо бы у нее спросить…

— А этот темноволосый, рядом с русской?

Он еще ниже склонился над фотографией, чтобы рассмотреть получше. Сердце мое забилось сильнее.

— Ну да… Его я тоже знаю… Постойте… Конечно… Это друг Фредди… Он приезжал сюда с Фредди, русской и еще одной девушкой… По-моему, он латиноамериканец или что-то в этом роде…

— Вам не кажется, что он похож на меня?

— Да… Может быть… — сказал он неуверенно.

Ну вот, теперь стало ясно, что меня звали не Фредди Говард де Люц. Я глядел на высокую траву — лучи заходящего солнца озаряли уже только край лужайки. Я никогда не гулял по ней под руку с американской бабушкой. Никогда не играл ребенком в «лабиринте». И этот ржавый турник с качелями был поставлен не для меня. Жаль.