Улица Свободы - [5]

– Ты че?

– Это че?! – тряся перед его лицом бумажкой, кричала мать. Леха пытался собраться и понять, что происходит. – Из одного дурдома в другой! Тебе мало условного срока, гад?! Ты чего опять натворил?!

– Да чего?

– На допрос в милицию, вот чего! Че опять с Игорем наделали?

– Да на допрос же, не в суд, – собираясь с мыслями, уже тверже возразил Леха. – На заводе чего-то украли…

– Хочешь нас, как отец, бросить?

– Да не начинай, мам. – Леха добрался до бумажки. – Написано, читай, «опрос». Это просто спросят.

– Не вы с Игорем? – неохотно успокаиваясь, спросила мать.

– Если б мы, наряд бы вместо повестки пришел…

– Смотри мне, второй раз по всей строгости посадят, не посмотрят, что ты дурак такой.

Мать ушла в зал, но было видно, что до конца она не высказалась. Пить Лехе расхотелось, и он, умывшись, вернулся в постель. Живот зудел еще сильнее. Леха бросил на него взгляд и увидел красное пятно в расчесах. Правильно все сказал: если б подумали на них, давно бы участковый его нашел, а пока просто опрос. Они ж с Игорем на исправительных работах, вот и подозрения. А че на опросе сказать?

– Леш, а почему мама ругалась? – появилась в дверях сестра.

– Да откуда я знаю, Люсь? Наверное, опять в дурдоме устала.

– Она про милицию говорила, что случилось опять?

– Не жалей там этого уголовника! – из другой комнаты крикнула все слышавшая мать. – Пусть встает, унитаз чинит, не смывает совсем!

Леха мгновенно встал. Его испуганное лицо не укрылось от Люси.

– Ты же ничего плохого не сделал, Леш?

Леха натянул узкие штаны, быстро надел майку и рубашку. Рука потянулась к фураге, но она висела в коридоре.

– Пока ничего плохого, Люсь, пока ниче…

Апрель. Улица Свободы

На улице яркое солнце топило снег, сугробы расползались и исчезали на глазах, превращались в сверкающие потоки и разлетались под колесами неспешных троллейбусов. Все это должно было сопровождаться грохотом капели, шумом колес, голосами птиц и детей, но там, где сидел Леха, была полная тишина. От милиции до Лехиного дома – всего несколько минут небыстрым шагом, пара кварталов по тихой Свободе. Окно выходит на улицу Воронежскую. Он даже подходил к нему и дергал за пыльную ручку. Рамы безнадежно ссохлись, от стекла шел жар, и перед глазами моментально начинали скакать черные пятна. Во рту становилось сухо, голова кружилась, и Лехе приходилось снова отступать.

Часов в маленькой комнате не было, только три стула вдоль стены, две закрытых двери и стенд с вырезанными из белого пенопласта буквами «информация». Он был пуст. На стуле с треснувшей спинкой лежала брошюра Ленина «Задачи союзов молодежи». Леха брал ее несколько раз, один раз – чисто механически, другой – чтобы почистить уголком под ногтями.

Все плохие мысли о предстоящем допросе он уже передумал. Платину он вчера успел отдать Игорю. Сказал матери, что пошел чинить бачок, взял полотенце и, заботливо обтирая холодные капли с каждого слитка, сложил их в подкладку пальто. По три с каждой стороны. Потом посмывал воду для вида и, держа отяжелевшую одежду в руках, вышел в коридор. Мать могла окликнуть, могла выйти проверить работу, но ничего такого не произошло, и он ушел.

Стратегия поведения на допросе была готова для любых случаев жизни – отрицать все, не говорить лишнего. Игоря увели первым очень давно, и это ожидание пугало и настораживало, но только первый час. Потом Леха просто закрыл глаза и начал следить за разноцветными пятнами, плясавшими во тьме под веками. Весело, как салют на 9 Мая, подумал он и задремал.

* * *

Лейтенант провел Игоря по коридорам (из кабинетов щелкали печатные машинки), вывел на лестницу, где кто-то смеялся, а снизу весенний сквозняк, словно бегая по ступеням, тянул влажную прохладу, смешанную с папиросным дымом. Милиционер жестом показал ждать, Игорь прислонился затылком к стене и стал смотреть на него в упор. Милиционер взгляда не выдержал и, нервничая, засопел.

– Херовые твои дела, пацан, че-то серьезное ты натворил, раз майор тебя допрашивать будет.

Игорь не ответил и взгляда не отвел, продолжая испытывать.

Дверь допросной открылась будто сама собой, Цыганков шагнул в полумрак комнаты и, когда глаза привыкли, увидел за столом еще молодого милиционера, выбритого до синевы, с черными запавшими глазами. Тот молча, кивком, указал на свободный стул. «Он че, здесь все это время сидел?» – успел подумать Игорь, прежде чем сел, и увидел в другом конце еще одну дверь. Майор молчал. Стены были обиты деревянными панелями до плеча, а дальше шла серая штукатурка, давно не обновлявшаяся. На потолке в желтом закопченном круге висела одинокая тусклая лампа.

– Я тянуть не буду: за то, что ты сделал, наказание – расстрел. Будешь говорить – сам себе услугу окажешь. Чистосердечное признание – и, может, поживешь еще немного.

– Так я уже во всем признался. – Не ожидая реакции милиционера, Игорь продолжил: – Признался, и суд был, и комсомолец тот тоже не прав оказался, так что исправительные работы по месту занятости мне уже дали, гражданин начальник.

– Не трать время, не в детской комнате, – спокойно отозвался майор. – Пока ты со мной шутки шутишь, у тебя в квартире обыск проводят, и, как найдут, можешь своими признаниями подтереться. А подтираться тебе придется, потому что хищение социалистической собственности в особо крупных размерах – это вышка.