Улица Сервантеса - [14]

Конечно, Мигель унаследовал любовь к поэзии от отца. Но, в отличие от своего родителя, он намеревался стать по-настоящему великим.

– Ты не представляешь, сколько раз я носил похлебку ему в тюрьму, – сказал мне Мигель однажды. Был вечер, мы сидели в таверне, и мой приятель явно перебрал вина. – Иногда матушка с младшими братьями и сестрами голодали, только чтобы этот чурбан мог набить себе брюхо.

Я искренне сочувствовал другу и его нелегкой жизни.

Хотя донья Леонора была благородного происхождения и гордилась, что монахини научили ее читать и писать, она жалела денег на бумагу для сочинений Мигеля: покупка письменных принадлежностей означала, что жертвовать придется чем-то из насущно необходимого. Донья Леонора не уставала напоминать каждому встречному, что их семья жива только из-за ее наследства, впрочем стремительно скудеющего. Ей принадлежал виноградник в Арганде, но дохода от него едва хватало на еду и одежду для детей.

Годы спустя, когда я готовился начать работу над собственным «Дон Кихотом», я сделал родителей Мигеля прототипами главных героев. Здесь я должен подчеркнуть разницу между автобиографией, сиречь пережевыванием собственной жизни, и биографией, опирающейся на наблюдательность автора. Именно дон Родриго вдохновил меня на образ чудака, разрушившего свою семью ради пустых мечтаний. На страницах моей книги отец Мигеля обрел вторую жизнь под именем Дон Кихота, а донья Леонора послужила прообразом его дельной племянницы и здравомыслящей ключницы. Именно я первым решил описать их. Но допустил страшную ошибку: однажды вечером, когда мы с Мигелем перебрали вина в таверне, я пересказал ему замысел своего романа (не упомянув, однако, что задумал списать героев с его родителей). Когда наши пути разошлись, он воспользовался моим замыслом и опубликовал бессвязную, безвкусную первую часть «Дон Кихота» прежде, чем я успел закончить свой вариант.

Несмотря на все различия, нашу с Мигелем дружбу подогревал огонь поэзии. Двое друзей, навеки соединенных любовью к литературе, – таким виделось мне наше общее будущее. Размышляя, куда заведет нас судьба, мы частенько цитировали начальные строки одного из знаменитых сонетов Гарсиласо, превосходнейшим образом отражающие неопределенность наших юных судеб:

Оставив пени, оглянись назад:

Какой тропою ты пришел сюда…

В октябре 1568 года французская принцесса Изабелла де Валуа, третья жена короля Филиппа II, умерла вследствие выкидыша на пятом месяце беременности. В неполные двадцать три года она снискала прозвание «Изабеллы Мирной»: ее обручение с Филиппом в 1559 году скрепило мирный договор между нашими государствами и обеспечило Испании владычество над Италией. Как все испанцы, я боготворил принцессу.

Когда Изабелла приехала в Испанию, она еще играла в куклы. Королю пришлось ждать почти два года, прежде чем врачи признали, что она готова стать матерью. Только тогда страна отпраздновала свадьбу.

У новобрачных не было общего языка (Филипп не владел латынью). Он был вдвое старше молодой жены и давно имел любовницу – фрейлину своей сестры, принцессы Хуаны. Молодая королева очень страдала: в свое время Диана де Пуатье, возлюбленная ее собственного отца, разрушила жизнь матери Изабеллы. Девушка притворялась, что не замечает измен мужа. При этом она сумела завоевать безоговорочную любовь испанцев, в совершенстве овладев кастильским. Принцесса стала покровительницей искусств – особенно художников, – и сама писала музыку. За время своего краткого правления Изабелла сделала двор Филиппа одним из самых утонченных в Европе.

Все ее поданные молились о наследнике. Первая беременность, обещавшая рождение близнецов, закончилась выкидышем. Он подорвал силы Изабеллы, и испанцы начали опасаться за ее жизнь. В течение нескольких тягостных дней кафедральные соборы и храмы Испании были заполнены выходцами из всех слоев общества, которые в едином порыве молились за свою королеву. На площадях и улицах Мадрида собирались огромные толпы. Тысячи свечей день и ночь горели у ворот Алькасара, а внутри его такой же свечой сгорала жизнь Изабеллы. В нашей семейной часовне дважды в день служили мессу за здоровье молодой королевы. Молитвы людей поднимались к небесам огромным многоголосым облаком. Меня глубоко трогала привязанность к ней простых мадридцев.

Итальянскому хирургу, приглашенному ко двору Филиппа, удалось спасти жизнь Изабеллы. Стоило ей оправиться от недуга, как король, двор и вся Испания стали жить ожиданием того дня, когда ее лоно вновь станет плодоносным. Однако месяц шел за месяцем, и архиепископ Толедский посоветовал перевезти из Франции в Мадрид мощи святого Евгения, чтобы Изабелла могла молиться у них о даровании потомства. Ее желание подарить испанскому трону наследника – и сила веры – были таковы, что она спала обнаженной рядом с мощами святого, пока снова не понесла. Испанцы с восторгом приветствовали появление двух инфант. Теперь рождение младенца мужского пола представлялось для всех лишь вопросом времени.

Однако Изабелла снова слегла с тяжелым недугом, который на этот раз обезобразил ее лицо. Поползли слухи, что неверный супруг заразил королеву сифилисом. Врачи объявили, что это ветряная оспа, и посоветовали Изабелле для спасения красоты натираться мазью из голубиного помета с маслом. Когда она поправилась и ее кожа вновь стала безупречной, испанцы – после стольких страданий и чудесных исцелений – уверовали, что их королева не иначе как святая, посланная на землю самим Господом. Наконец, после долгих попыток, Изабелла зачала в третий раз. Новый выкидыш оказался для нее смертельным. Испанцы скорбели об этой утрате горше, чем если бы потерпели поражение от восставших мавров, сильнее, чем впоследствии оплакивали потерю Непобедимой армады. Скорбел весь народ. В Мадриде на тридцать дней стихла музыка; театры были закрыты, бои быков запрещены, празднования дней рождения отменены, а свадьбы отложены на полгода. Все женщины в моей семье оделись в черное и на три месяца закрыли лица златоткаными вуалями. Я повязал на правое плечо траурную ленту. Мое горе было особенным: я знал королеву лично. Тетушка, графиня Ла Лагуна, представила меня при дворе как будущего светоча испанской поэзии. Ее величество выразила желание ознакомиться с моими сочинениями и попросила передать их через тетю. Эти слова подкрепила очаровательная улыбка. Я так никогда и не узнал, что она думала о моих стихах, но одна мысль, что ее взгляд пробегал их, уже наполняла меня невыразимым счастьем.