Улица Оружейников - [10]

— Берите, берите, угощайтесь, — рассыпался Усман-бай, время от времени бросая быстрые взгляды то на дядю, то на племянника.

Дядя Юсуп оторвал одну виноградинку от кисти и положил в рот, не решаясь раскусить. Талиб тоже оторвал одну ягоду и держал ее в руках.

— Мы по делу, — опять начал дядя Юсуп, с трудом проглотив виноградинку. — Вот Талибджан сейчас остался сиротой, ему нужны деньги, а вы должны…

— Сто рублей, — перебил дядю Юсупа Усман-бай. — Да, я обещал еще сто рублей за клинок, хотя он никогда не стоил и четверти этой суммы. Саттар обманул меня, но я все равно согласен уплатить, раз обещал. Только не сейчас. Сейчас совсем нет денег.

— Вы обещали сто рублей или тетрадку моего дедушки, — сказал Талиб.

— А, наследник! — вроде бы обрадовался Усман-бай. — Ты настоящий наследник, молодец! Зачем тебе старая тетрадка твоего дедушки? Я дам тебе десять таких тетрадок, только совсем новых. Зачем?

— Вы обещали сто рублей или тетрадку моего дедушки, — не умея скрыть неприязнь, повторил Талиб.

Дядя Юсуп даже покраснел оттого, что племянник такой невежливый. Он пытался что-то сказать, но Усман-бай теперь смотрел только на Талиба.

— Ты, наследник, совсем большой и упрямый, как твой отец, — сказал Усман-бай совсем другим тоном. — Тетрадку я не смог добыть. Не смог, понимаешь? Спроси у Рахманкула. А теперь полиции нет, где же я достану тетрадку? И денег у меня сейчас нет. Ни копейки!

Талиб смотрел на Усман-бая в упор. До этой минуты он не решался посмотреть в глаза самого уважаемого человека их улицы, а теперь смотрел прямо и уверенно. Тут уж сам Усман-бай отвел глаза и обратился к дяде Юсупу:

— Конечно, я обязательно отдам долг. Не такой я человек, чтобы не отдавать долги. Но рассудите сами, зачем вам эти деньги сейчас? Теперь деньги сильно подешевели, в то время сто рублей — богатство, а нынче на базаре фунт мяса шестьдесят копеек, картошка — по восемь рублей за пуд… Погодите, вот установится новая власть, деньги опять подорожают, тогда отдам.

Юсуп знал, что деньги не могут подорожать, наоборот, с каждым днем дорожали продукты, но так прямо возразить Усман-баю он не решился.

— Тяжелые времена, — только и сказал он.

— Вот видишь, наследник, — вздохнул Усман-бай. — Твой дядя, как и я, торговый человек, он понимает. Ты у него учись, как с людьми разговаривать.

Талиб посмотрел на своего робкого родственника, понял, как тот стыдится собственной слабости, и обиделся на него.

— Тогда давайте тетрадку, — упрямо сказал Талиб. — Вы же обещали.

Он понимал, что нарушает законы гостеприимства, что не должен так разговаривать со старшим по возрасту человеком, но Талибу почему-то вспомнился тот спор отца с баем и полицейским, вокзал, красный вагон, растерянное отцовское лицо в крохотном окошке под крышей и слезы на его глазах.

Усман-бай смотрел прямо перед собой и осуждающе качал головой.

— Невежливо. Невежливо, — бормотал он про себя, но так, чтобы слышали все.

Тогда Талиб, не в силах сдержать себя, вскочил с ковра и неожиданно громким голосом спросил:

— А помните, что говорил папа, когда вы с Рахманкулом уходили с нашего двора?

— Не помню, дорогой, — с усмешкой отвечал Усман-бай, — твой отец был умный человек, царствие ему небесное уже наверно, но он очень много тогда говорил.

— Не помните?

— Нет. Не помню и не хочу помнить. Я даже не знаю, что ты имеешь в виду, дорогой Талибджан. Знаю только, что ты больше похож на своего горячего отца, царство ему небесное, горемыке, чем на свою добрую мать, да будет ей земля пухом. Не помню.

— Насчет ушей, — выпалил мальчик, еле сдерживая слезы, — насчет ваших ушей и ушей Рахманкула…

Больше сдерживаться не было сил, и Талиб бросился вон из комнаты. Остановился он только за калиткой и стал ждать дядю Юсупа. Тот вышел смущенный, на племянника старался не глядеть и сказал скорее жалобно, чем укоризненно.

— Вот, обидели почтенного человека. Конечно, он нехороший человек, но уважаемый, а мы его обидели… Пришлось мне за тебя прощения просить.

— Ну и зря! — пробормотал мальчик себе под нос.

Они довольно далеко отошли от байского дома, когда Талиб заметил, что в руках у него та самая виноградинка, которую он взял с дастархана. Он вернулся назад и швырнул ее обратно через высокую глиняную стену, окружавшую двор Усман-бая.

Глава третья. Кожаный человек

На другой день с утра в городе уже было тихо, стрельба прекратилась. Все знали, что победили большевики и солдаты и вся власть перешла к Советам.

Дядя Юсуп взял Талиба с собой, помогать в лавке. Дул прохладный ветер, поэтому всю дорогу они шли по солнечной стороне улиц, и позднее осеннее солнце ласково грело их.

Лавка дяди Юсупа была совсем крохотной. Два ящика с ламповыми стеклами занимали ровно половину пространства за прилавком. На узеньких полках лежали пакетики с синькой для белья, несколько кусков мыла, нитки, иголки, в углу стояла связка веников — вот и весь товар.

Сначала подошла какая-то женщина, в парандже с новой волосяной сеткой — чачваном, поторговалась насчет пакетика синьки, потом приценилась к ламповому стеклу, пересчитала деньги и купила одну только синьку. Подходили и другие покупатели, внимательно рассматривали товар и уходили. Появился русский рабочий в высоких сапогах и фуражке с лакированным козырьком, увидел ламповые стекла, удивился и сразу купил не торгуясь.