Улица Окопная - [62]

Казалось, что вокруг плавает гашишная пыль. Последний раз мой опыт курения травы случился в Роскилде[17] за пару лет до учебы в школе полиции, но в памяти навсегда осталось ощущение плавного полета где-то там.

Он говорил примерно минут семь без остановки, но казалось, что час. До прихода Кохонена он успел рассказать о жене, ребенке, домах и бездомности, о продаже недвижимости, солнце, небе, тоске, злобе и технике наблюдения за птицами в бинокль.

Кохонен вернулся из кухни, с полминуты послушал и предложил поехать в кутузку.

Словно наткнувшись на стену, он замолчал и посмотрел на Кохонена так, как смотрят в театре на человека, у которого зазвонил мобильник. Видимо, и мой взгляд выражал что-то аналогичное, потому что Кохонен, смутившись, вышел из квартиры и отправился к машине.

На глаза мне попался лежащий на полу, напоминающий дневник блокнот. На нем было написано «Заметки бойца домашнего фронта, дома и люди». На мою просьбу принести стакан воды хозяин отлучился на кухню. За это время блокнот исчез в моем кармане.

Пусть теперь высказывается до конца.

Закончив выступление, он спросил, не хочу ли я выпить кофе, можно и коллегу со двора пригласить на чашечку.

– Спасибо, нет. Кстати, вы в последнее время звонили по мобильному телефону?

Он отрицательно покачал головой, сославшись на то, что у него вообще нет трубки, при этом добавил, что Рехунен – очень увлеченный сторонник новых технологий.

Пришлось сдаться.

У меня стопроцентная уверенность, что любитель поэтического слога виновен, но для меня только бьющаяся на дне лодки щука – верное доказательство. Пока этого не будет, все остальное – только спекуляция и поигрывание блеснами.

– Ну, что ж. Спасибо. До свидания. И успехов вам в охоте за пропавшей семьей. Когда такое вырвется из рук, нащупать ее, все равно, что попытаться ухватить скользкого червя.

Ему явно не понравилось мое сравнение.

Кохонен молча ожидал меня в «Мондео». Для него успешен выезд, когда можно сидеть на заднем сиденье рядом с засранцем и рассказывать ему об особенностях камеры предварительного заключения в отделении Малми.

Пришлось успокоить Кохонена, пообещав, что рано или поздно мы возьмем или инспектора по качеству, или бегуна.

Переезд

06.49

Раннее утро, а солнце жарит вовсю. Как же днем-то будет палить, если сейчас спасу нет? Прольется ли когда-нибудь дождь, напоит ли влагой растения и нас, тараканов на выжженной земле?

Раздвигаю шторы, пытаюсь взглянуть на солнце в упор – нет, невозможно. Оно кинжалом пронзает меня, как будто солнце – враг, долгую зиму поджидавший в темноте, чтобы отомстить.

Сознательно не торопясь следую на кухню. Последние месяцы и недели были исполнены спешки, остаток пути хочу завершить спокойно.

Яйца расплываются по сковородке, как мозги раздавленного машиной зайца.

Я включаю радио в поисках прогноза погоды. Попса тоскует по чему-то, но при этом ничего не делает.

По прогнозам, солнце поднимется еще выше в безоблачное небо, и с высоты расплавит асфальт до парообразного состояния, кожу людей обожжет до пунца, растения – до полного высыхания. Солнце беспощадно, оно не допускает ветер к деревьям и листьям, оно останавливает движение воздуха и всякое шевеление. Солнце жестоко, но оно об этом не знает.

Я выключаю радио. Нельзя, чтобы солнце руководило мной.

Кладу яичницу поверх большой краюхи ржаного хлеба, добавляю свекольного салата, кусок сыру и прихлопываю таким же куском хлеба. Ем не торопясь, сверяя по таблице, надолго ли хватит меня с этим количеством калорий. Надолго. Если энергетические запасы кончатся, само дело меня подкормит.

Продукты, нож, бинокль, игрушки, прихваченные с объекта Кесамаа, – все это я укладываю в рюкзак. Составленный мною договор о купле-продаже помещаю в боковой карман рюкзака, аккуратно свернув. Блокнота нигде нет, ну и ладно, все равно сегодня не будет времени на записи.

Сегодня тот день, ради которого я жил почти шесть месяцев.

Сегодня семья вернется ко мне, и я приведу их в светло-желтый дом.

Подхожу к зеркалу, гляжу на себя.

Я с трудом узнаю этого человека. Лицо осунулось, кожа обтягивает подбородок и шею. Щеки впали, глаза ввалились в глазницы. Похож на гиену, и все-таки я – лев.

Датчики пульсомера закрепляю на груди, на запястье нажимаю кнопку старта. На экране часов маленький человечек начинает бег на месте. По словам продавца, его невозможно отключить. Все это время бесцельный бег человечка на месте раздражал меня.

Я сбегаю по лестнице вниз и замечаю на доске объявлений желтый листок. Больше мне нет нужды читать, что хочет сказать супружеская чета сверху. В дверях в честь ясного раннего дня я закуриваю две сигареты, одну для себя, вторую – оставляю в углу площадки. Оттуда в недвижимом воздухе дым поднимется прямо к их ноздрям.

Пульс шестьдесят семь.

Сегодня не буду бегать, больше не надо, никакой спешки.

Сегодня у меня есть время задержаться в местах, ставших дорогими мне за последние месяцы. Знакомой тропой пересекаю лес, выхожу к пешеходному мостику над Первой кольцевой, останавливаюсь и опираюсь на перила. Машины идут подо мной, они напоминают жуков. Сини нравится играть с жуками, она хотела бы сделать для них новый домик из спичечного коробка. Я не разрешаю, их дом – вся Финляндия.