Улица Марата - [18]

Наташа после визита в наше логово предложила переехать к ней. Вольф отказался, объяснив, что ему здесь нравится. Творческая атмосфера Пушкинской его вставляла, он ничего не хотел менять. Я же был согласен, это обещало мне возможность вновь встретиться с Ольгой, если та зайдет в гости. Но мне не хотелось бросать Вольфа, ведь у нас с ним было общее дело.

Я наполнил ведро водой, чтобы смыть какашки. С недавних пор у меня в дерьме появились маленькие белые червячки, и с каждым днем их становилось все больше. Однако больным я себя не чувствовал, постоянное сранье очищало мой организм. Я был всегда готов, словно советский пионер. Я срал, а значит я жил. Это было главным доказательством моего существования.

Ольге и Наташе я подарил по кассете с австрийской народной музыкой. Наташа организовала мне свидание с Ольгой у себя в квартире.

— Одиннадцать утра? — предложила она.

— ОК, — согласился я.

Проснувшись пораньше, я отправился в туалет и как следует просрался. Затем я пошел в кухню. На стенах висели работы немца. Наверное, он съебал отсюда из-за наступления холодов. Впервые за все путешествие я почистил зубы. Затем пожевал кусок черствого хлеба и проглотил минеральной воды.

Я пообещал Вольфу вернуться к семи вечера. У нас на двоих был всего один ключ. По дороге на улицу Марата я закинулся чашкой кофе, затем купил еще пачку кофейных зерен и похуярил к Наташе. Ольги еще не было. В Наташиных комнатах было много всяких бесполезных вещей. Главным образом — фотографии ее предков. На тумбочке, накрытой кружевным полотенцем, стояла икона.

Наташа рассказала о своем дедушке, который был ученым-генетиком, и которого репрессировали при Сталине. Он сгинул в ГУЛАГе. Я понимал не все. Но история была любопытной, поэтому я решил попросить Вельму, чтобы она ее записала. Наконец явилась Ольга. Она была взволнована, утверждая, что к ней подкрался пиздец. Она не могла оформить себе выезд заграницу, поскольку у нее пизданули сумочку с документами. Кроме того, ее хуйнули с работы. Теперь у нее ничего не было. Правда, через три недели ей должны были выдать диплом.

— Дай мне работу, Гюнтер, — взмолилась она.

Я ничем не мог ей помочь. Ее немецкий ограничивался лишь несколькими словами. Кроме того, у меня были свои собственные проблемы. Я справился у Наташи о том, где я могу купить советскую военную униформу. Она назвала адрес магазина на Невском.

Ольга взялась меня туда отвести. Но сначала она хотела привести себя в порядок. Она вышла в соседнюю комнату и долго оттуда не выходила. Через полчаса она появилась с накрашенной мордой лица. Почему же она делала это так долго?

Невский проспект, как всегда, был заполнен народом. Это была самая красивая улица в мире. Как и в Вене, здесь повсюду шныряли японские туристы. Какой-то старикан стрельнул у нас покурить. По пути, чтобы прослыть перед Ольгой щедрым, я дал денег какой-то нищенке, сидящей у церкви.

Несколько дней назад позади этой церкви мы с Вольфом наткнулись на дохлую кошку. Она была оранжево-белого меха. Никто не потрудился ее убрать или похоронить. И мы в том числе. Кому нужна здесь мертвая кошка?! Даже человеческая жизнь здесь ничего не стоит. Меня бы не удивило, если бы мы наткнулись на человеческий труп.

Ольга завела меня в «Гостиный Двор», где я получил самый страшный шок в этом моем путешествии. Я купил две пары носков, заплатив за них 60.000 рублей (около 12 долларов!!!). Это было дохуища! Скорее всего, продавщица меня наебала, потому как на ценниках я видел лишь четырехзначные цифры.

На балконе второго этажа мы сели в кафе, заказав лимонад, но от душевного расстройства из-за носков у меня на глаза накатились слезы. Мне было глубоко обидно, ведь Ольга за меня не вступилась. Есть такие люди, которые молчат, в то время, когда другим перерезают горло. Меня нагло выпотрошили прямо у нее глазах, бесстыжим образом обсчитали, а она…

Когда я вечером показал носки Вольфу, тот сказал, внимательно их осмотрев, что это просто фирменные дорогие носки и что я не прав, но я ему не поверил.

Хотелось напиться. Я пригласил Ольгу в кабак. Мы занырнули в мрачную забегаловку. Изучив цены у стойки, я решил, что здесь слишком дорого. Мы вышли. Ольга хотела есть. На улице я угостил ее беляшом. В конце концов, мы нашли недорогую пролетарскую рыгаловку у рынка, плотно набитую простым народом. Здесь было раздолье для карманных воришек, только улизнуть в случае чего было бы некуда, а это опасно, ведь русские тюрьмы известны своими ужасами.

Ночью мне снился дурной сон — я был арестован русскими по подозрению в убийстве. К убийству я не имел ни малейшего отношения, я просто приглянулся ментам. Я просил Вольфа мне помочь, вытащить меня из-за решетки, поднять скандал в союзе писателей России и в Пэн-клубе, связаться с нашим посольством. Он обещал сделать все возможное. Его усилия оказались напрасными, однако я не был приговорен к смертной казни. Мне впаяли десять лет русской тюрьмы. Без знания языка это могло стать адом.

Иными словами, если трактовать сон по Фрейду, это был прозрачный намек на невозвращение домой. Когда человек попадает в ловушку, отрезающую ему дорогу назад, особенно заграницей, он обречен. В семидесятые годы около 30.000 молодых европейцев бесследно исчезли на Ближнем Востоке. Их след обычно терялся в Стамбуле. Я бы согласился остаться в России из-за любви — это был бы очень красивый жест.