Улица Каталин - [51]

– Она бежала, – ответил Балинт. – Я отправил ее с одним другом. Сейчас она уже за границей.

Он отправил ее, именно он? Ее, которая выжила его отсюда? Чувство облегчения при мысли, что сестренка вне опасности, не шло ни в какое сравнение с ощущением растерянности, охватившим меня, ведь я опять ничего не понимала.

Он снова подошел ко мне, теперь совсем уже близко взял мое лицо в свои ладони. Я закрыла глаза, ожидая поцелуя. Губы его были рядом, но вдруг дыханья его опять не стало слышно. Он отпустил меня.

– Как ужасно, что ты никогда не могла понять самых простых вещей, – заговорил он. – Таких, как жизнь. Как смерть. Как чистая вода. Жизнь, Ирэн, это не школа. В жизни нет правил.

Я взглянула на него снизу вверх. Лицо его вновь стало иным, чем минуту назад. То, что я видела в его глазах, больше всего походило на сочувствие, будто он знал, что я больна, а я не знала.

– Успокой стариков, скажи, что с Бланкой ничего страшного. Квартиру я ей сохраню, здесь мне будет хорошо, ведь я, похоже, останусь в Пеште. Если не хватит денег, продам ее вещички. Ее панталончики.

Ужасно было то, что я никогда не знала, когда он говорит серьезно, а когда шутит. Я машинально подобрала с полу одеяло, отряхнула, принялась приводить в порядок комнату. Все было разбросано, ящики и дверцы шкафов раскрыты.

– Ты само совершенство, и ты, и твой отец, – произнес Балинт. – Куда бы вы ни вошли, там тотчас воцаряется порядок. Я часто думал о вас, после вашего дома мне всюду чудилась грязь. Проводить тебя домой?

Я не ответила, только глядела на него, застыв на месте с подобранной тряпкой в руке.

– К десяти я должен обратно в больницу, потому и поставил будильник. Я опоздаю, но это не страшно, теперь мне все прощают. Я должен проводить тебя, пока можно, пока не поздно.

И опять я молча смотрела на него, а он на меня. Надел свой пиджак, завязал галстук. «Умываться не будешь?» – спросила я робко.

Он расхохотался, потом от смеха закашлялся. Я поражалась, мне бы в жизни не догадаться, отчего ему так весело.

– Умоюсь в больнице, – проговорил он. – Вообще-то я умываюсь, только теперь у нас нет времени. Я должен в целости и сохранности доставить тебя домой. Ты, Ирэн, никогда не знала, когда и для чего настало время. Бланка была идиоткой, круглой дурой, по это знала.

Когда я спохватилась, мы были уже за дверьми, он взял меня под руку, и мы вместе сбежали вниз по лестнице. Я не спрашивала, да и Бланка никогда не говорила о том, что произошло меж ними в убежище, в ночь после гибели Генриэтты. Теперь я уже знала. Но и это было не в счет. Мне казалось, что я задохнусь от его прикосновения. Я не знала ни того, что все еще так пылко люблю его, ни того, что мне нет ровно никакого дела до моего мужа. Пока мы шли, я говорила и говорила, все о том, как он обидел меня тогда, да и теперь, спустя столько лет, он снова дважды обидел меня, и даже похвала его мне тоже почему-то обидна, лишь до сознания дошла, а до чувств нет. Я рассказала ему о себе все, что могла, он слушал, не говоря ни слова. Шел большими шагами; когда мы оказались на улице, то на свету стало еще заметнее, как он за эти годы постарел, волосы не только поредели, но и тронуты сединой, и даже зубы не походили на прежние. Пока мы шагали, я забыла о Бланке, не в силах думать ни о чем другом, кроме одного, почему он не спросит меня про то единственное, о чем я умолчала, даже не упомянула – люблю ли я Пали, и вообще – как я живу с моим мужем.

Год тысяча девятьсот шестьдесят первый

Если она и боялась встречи с живыми, предпочитая иметь дело с тем обликом улицы Каталин, который создала сама, то все же навещала их часто.

Встреча с ними всегда утомляла ее, и, однако, она не могла удержаться от того, чтобы не заглянуть к ним. Если Она какое-то время не видела их, ей становилось беспокойно, она запирала дом на улице Каталин, оставляла его жильцов заниматься привычными делами: госпожу Элекеш среди подушек, Элекеша за тетрадками, где он поправлял ошибки, свою мать среди хлопот по дому, отца в приемной, госпожу Темеш на кухне, майора в пропахшей кожами комнате за чтением газеты. Ирэн готовящей уроки, Бланку среди веселья или рева, а Балинта в саду. Она прощалась с ними, обещала, что отлучится из дому лишь ненадолго, затем захлопывала калитку, и жители улицы Каталин продолжали свой день с того момента, где остановились, а она, возвращаясь к ним, пряталась иногда в своей комнате, не смея попасться им на глаза, так сильно боялась, как бы они не догадались о чем-нибудь из того, что знала о них лишь она одна и сама очень хотела бы забыть. В такое время разумней было скрываться, потому что зачастую ей казалось невозможным не сообщить отцу или матери, на каком году жизни и при каких обстоятельствах они умрут она избегала и майора, боясь, как бы с языка не сорвалось то, что он поведал ей при первой посмертной встрече, – где он погиб и как был в тот миг рассержен, ведь у него и в мыслях не было не только погибать, но и воевать вообще, однако он не успел объяснить это тому, кто в него выстрелил. Госпоже Элекеш она помогала приумножить ее барахло, ей было очень жаль той, что с таким трепетом чистила и прибирала в комнатах Ирэн, а господина Элекеша поощряла – пусть читает как можно больше, и приносила ему все новые и новые книги, завалив ими весь стол. С Темеш разговаривала иногда целыми часами, наслаждаясь ее блестящей логикой и живым умом.