Улица Ангела - [22]

Мистер Смит занимал дом в шесть комнат (с ванной) на улице, где было множество таких же домов в шесть комнат с ванной, в той части Сток-Ньюингтона, которая расположена между Хай-стрит и Клиссолд-парк. Говоря точнее, почтовый адрес мистера Смита был таков: улица Чосера, № 16. Почему архитектор, мыслитель Викторианской эпохи, остановил свой выбор на Чосере — это его тайна. Быть может, он предполагал, что кентерберийские паломники, которые до сих пор не перевелись на нашем острове, пожелают и в двадцатом веке остановиться на отдых в кирпичных домах этой улицы. Как бы то ни было, а улица называлась Чосер-роуд, и мистер Смит раз даже попробовал почитать Чосера, но всякие там закавыки, незнакомая старая орфография и все прочее не слишком давались ему.

Итак, на улице Чосера мистер Смит вышел из трамвая, вертя в руках сложенную газету, и зашагал к дому № 16 в свете фонарей, который чередовался с мраком, в бодрящем холодке осеннего вечера. Его ожидал обед, а после обеда — чашка чаю: в будни мистер Смит, как человек благоразумный, предпочитал обедать по окончании трудового дня.

2

— Отрежь кусок для Джорджа, — сказала миссис Смит, — и я поставлю его в печку, чтобы не остыл. Джордж сегодня опять придет поздно. Да и ты немножко запоздал, папа.

— Да. У нас сегодня был необыкновенный день, — ответил мистер Смит, но не счел нужным сейчас продолжать разговор на эту тему. Он разрезал мясо, и хотя то была не более как холодная баранина, он уделял этой операции все свое внимание.

— Да ну же, Эдна! — крикнула миссис Смит дочери. — Сидит и мечтает! Передай отцу картофель и зелень, да осторожнее, блюдо очень горячее. И подливку. Ох, я забыла ее принести! Будь умницей, Эдна, сбегай за ней на кухню… Ну ладно, не трудись. Пока ты соберешься, я успею сходить и вернуться.

Мистер Смит, подняв глаза от баранины, которую разрезал, строго посмотрел на Эдну.

— Почему ты не пошла за подливкой сразу, когда мать тебя попросила? Ей все приходится делать самой!

Дочь надулась и заерзала на стуле.

— Я хотела пойти, — возразила она жалобным голосом, — но она меня опередила, вот и все.

Мистер Смит неодобрительно хмыкнул. В последнее время Эдна его раздражала. Он очень любил ее, когда она была ребенком, любил и сейчас, несмотря ни на что, но теперь Эдна была в «самом глупом и трудном возрасте», как мысленно выражался мистер Смит. У нее появилась — совсем недавно — новая манера держать себя, смотреть, разговаривать, и это новое в ней раздражало мистера Смита. Сторонний наблюдатель решил бы, что Эдна похожа на дешевую, немного запачканную копию эльфа. Это была миниатюрная девушка лет семнадцати-восемнадцати, узкоплечая, с тонкой шейкой, но с крепкими ногами. У нее был широкий и короткий нос, круглый маленький рот, почти всегда полуоткрытый, и зеленовато-синевато-серые, широко расставленные глаза. Десятки таких точно девушек, бойких, миловидных и худосочных, можно встретить в любой вечер подле любого кинотеатра в каждом большом городе. Эдна при первой возможности бросила школу и странствовала с одной службы на другую. Последней и самой продолжительной была служба продавщицы в большом мануфактурном магазине в районе Финсбери-парка. Но в настоящее время Эдна сидела дома без работы. Не ребенок, но и не взрослая, уже вышедшая из повиновения, но еще не самостоятельная, она переживала самый трудный период и была несносна. То вялая и ноющая, то сварливая, то угрюмая и плаксивая, она не хотела помогать матери, отказывалась даже убирать свою комнату. Аппетит у нее был плохой. Только когда приходила какая-нибудь из ее глупеньких подруг или когда Эдна собиралась в гости, она сразу веселела, двигалась быстро, видно было, что она живет какой-то собственной жизнью, красочной и увлекательной. Такой резкий контраст порой злил, а порой огорчал ее отца, потому что мистер Смит неспособен был посмотреть на свой домашний очаг, ради которого он всю жизнь работал и о благополучии которого только и думал, глазами своих детей, этой капризной, самолюбивой и скрытной молодежи. Перемена в Эдне беспокоила и сердила его гораздо больше, чем жену, которая принимала к сердцу только серьезные неприятности и относилась с мудрой женской снисходительностью к тому, что она называла «Эднино кривлянье».

В кухне послышалась какая-то возня, грохот посуды, и наконец миссис Смит воротилась и поставила на стол небольшой кувшинчик без ручки.

— У меня от старости, видно, путается в голове, — сказала она, с трудом переводя дух. — Сначала я вообразила, что подливка стоит на нижней полке. Прихожу в кухню, ищу — на полке нет. Ну, думаю, наверное, я забыла ее приготовить. А она, оказывается, стоит себе преспокойно в углу на второй полке… Нет, папа, ты положил мне слишком много, возьми часть обратно. Я сегодня что-то совсем не голодна, да и весь день мне есть не хотелось. Знаешь, бывает иногда, что человеку кусок не идет в горло. Возьми это себе, Эдна, тебе надо есть побольше… Хочется или не хочется — все равно, вы это съедите, мисс! Довольно глупить! Где это слыхано, чтобы девушка в таком возрасте морила себя голодом! Если у твоей матери раз в жизни нет аппетита, это вовсе не значит, что и ты должна за столом клевать меньше воробушка. — Тут миссис Смит сделала паузу, чтобы перевести дыхание, схватила тарелку Эдны и положила на нее еще мяса, потом села и проделала еще с десяток других вещей — все это с молниеносной быстротой.